Он пахнет травой, пылью, дымом и чем-то ещё, чем-то невероятно приятным. Но соль именно в том, что он есть, и его много. В Японии только глотаешь воду с неистребимым, постылым запахом кунжутного масла после нескольких жарок.
А народ так не хотел уезжать: девочки плакали и плачут до сих пор, чемоданы не застёгивались, фэйсбук пестрил заявками в друзья со всех концов света... А я так счастлива снова дышать. И мёрзнуть — особенно мёрзнуть.
И все кругом говорили: "Какие хорошие, добрые люди!", у нас таких, дескать, нет. А люди обычные: жестокие, лицемерные, уставшие, хамящие и толкающиеся в метро. Как и все, если не больше других, не любящие чужаков. С маниакальным стремлением пустить пыль в глаза — в этом мы, русские, с ними очень похожи, особенно выходцы из Союза.
В условиях моего крайнего скептицизма, восторг прошёл через три дня. Ну, небоскрёбы. Ну, огни. Ну, автоматика. И?
И только тот день, часть которого я провела в синтоистском храме, дал мне понять, что я не просто так оказалась на другом конце света. И я благодарна за этот день самой себе. Только он и ничто больше стоил всех неудобств и мучений.
И я, немного погодя, дала себе обещание, что вернусь в эту страну когда-нибудь осенью или весной. И сделаю всё, что не смогла сделать. Увижу Фудзи и императорские дворцы, фейерверки, гигантских роботов, рыбный рынок. И храмы. Много храмов.
А пока я упоённо наслаждаюсь молоком, картошкой и хлебом, с удивлением нахожу здесь и там выгоревшую траву. Ищу для диплома рамку.
И жду визита к врачу, который, если по-хорошему, должен был состояться в срочном порядке ещё полторы недели назад.