В 2011, на следующий день после того, как Хонсю тряхнуло и умыло, я сидела напротив телевизора, вещавшего последние новости, схватившись за голову обеими руками. Интенсивность моего страха ни коим образом не зависела от расстояния до эпицентра событий, на котором я находилась.
Даже такой выверенный до мелочей народ, как японский, наступает на давно известные грабли, а грабли, между тем, с железным черенком и клеймом "made in USSR". У нас грохнуло на ЧАЭС, у них — на Фукусиме-1.
Пусть даже я родилась спустя почти 10 лет после аварии в Припяти, на мою шкуру тоже хватило фонящей пыли. На моих глазах болели и загибались от своих диагнозов те, кому ещё не успело исполниться и двадцати. Моей тётке несколько раз собирались отхватить ногу, которую раз за разом разносило до невероятных размеров, сжирало все попадавшиеся на пути ткани опухолью, усмирённой лишь после того, как кости заменили металлическими штифтами.
А в средней школе я оказалась в одном коллективе с дочерью ликвидатора. Узнала, что радиация наносит уродства не только физические, но и душевные, пускай и обусловленные физиологией. Стало не по себе. Затем задушило ужасом, и отпускать стало лишь постепенно, да только рецидивы нападали по случаю.
И вот, сегодня диктор сообщает мне с экрана, что с трухлявого саркофага над четвёртым энергоблоком летит обшивка. Всё, как обычно, прекрасно: до нас с Киевской области не додует, не донесёт.
Над возведением новой "заслонки" уже несколько лет трудится n-ное количество бригад, в том числе иностранных.
Мне, как и любой россиянке, безоговорочно верящей в светлое будущее, неожиданно захотелось процитировать своего президента:
"Молодцы. Хорошо работаете".