Как Арбенина пела: это не Франция, это окраина Питера... Да, у меня сложилось явное ощущение, что то был Питер, очевидно потому, что пути у Московского вокзала какие-то шибко запоминающиеся. Второй сон - с железной дороги, только сейчас поняла, и это наводит на мысли.
"Пункт назначения" какой-то.Была то ли поздняя осень, то ли ранняя зима, снег лежал, так или иначе. Я, как последняя дура, естественно, в лёгком пальто, блуждаю возле путей, уже сделав все свои дела в городе и совершенно не зная, куда мне податься. Похоже, я опоздала на поезд ко всем тем, с кем и приехала сюда: до этого перед глазами, словно в неумело смонтированном флэшбеке, мелькали знакомые лица, слышались голоса. Сейчас - ни намёка, лишь холодает и упорно смеркается.
Неожиданно - подозрительно известная моей памяти маршрутка на обочине, и оттуда - матерок со слишком уж характерным тембром.
- Сергей Аркадич! - кричу, просто сияя, - Сергей Аркадич!
Аркадич - один из водителей, прикреплённых к нашей школе. Мужик народный, с тяжёлой судьбой, работёнка у него, конечно, собачья. В общем, говорим за жизнь, да и жалуемся мы друг другу периодически. Жаловались, точнее, пока я полтора года ездила на соседнем с ним сидении.
Аркадич, конечно же, не ожидал увидеть меня здесь, и долго скулить, упрашивая довезти хоть куда-нибудь, мне не пришлось. Разве что радость куда-то неожиданно улетучивается. Я уже со сноровкой забираюсь в газель и прислоняюсь к стеклу, делая вид, что слушаю, как он сетует на отвратительную погоду, вечно ноющую ногу и всё, на что он может обычно сетовать. Мне не по себе, я молчу, только изредка поддакивая. Едем по двухполосной дороге через лес. Ни фонаря.
Неожиданно машина слетает в кювет на огромной скорости, которую можно набрать разве что на ночной пустой полосе, и врезается в дерево, как показалось мне, аккурат между нами, практически обматываясь вокруг него. Мне - хоть бы что, хотя вроде бы и не пристёгнута. Пара царапин. Тяжело дышу, не веря своему счастью, продолжаю оглядывать ноги и руки, уже переходя к мысли о том, что всё случившееся - пустяковина.
- Аркадич! Ну, как же так, блин, стажа - двадцать пять лет! - я почти смеюсь, поднимаю глаза.
А у Аркадича головы нет. Уже нет, вместо неё - биомасса, раскиданная по всему искорёженному салону, и стоит заметить, что для подобного ДТП это совершенно нормально. Я, похоже, цепенею от ужаса, но оцепенение проходит практически моментально и остаётся в одном разуме. Я, ни о чём не думая, выпрыгиваю из газели и начинаю продираться через лес.
Минут через пятнадцать, когда я начинаю откровенно задыхаться, до меня доходит, что же именно я сделала не так. Какого ж я, простите, чёрта, не пошла, размазывая по лицу слёзы и припрыгивая от мороза, вдоль дороги? В лес-то зачем? Ах да, у меня же в снах логика героев фильмов ужасов.
Чувство приближения неминуемой смерти сводит меня с ума. Меня бьёт дрожь от звука собственного дыхания, я начинаю бежать, хоть бегать не умею даже по ровной поверхности, по лицу хлещут ветви, я проваливаюсь по колено в сугроб, пытаюсь выкарабкаться и увязаю сильнее, всхлипываю, рычу от злости. Вдруг вспоминаю про мобильный. Дисплей послушно загорается, но связи, конечно же, нет. В отсвете экрана где-то неподалёку показывается силуэт.
Девушка сама подходит ко мне. У неё прямые волосы с рыжеватым отливом, её одежда... по сути, её нет, один только бело-кремовый свитер, уже разодранный и явно не по размеру. По лицу размазаны остатки макияжа, она молчит и смотрит на меня полными слёз чёрными глазами.
- Смерть никого не оставит, - шепчет она, почти не двигая своим маленьким ртом.
- Что за ересь? - ну, а я же герой, я же при чужих всегда хорохорюсь. Встаю как-то резво, подхожу к ней, одёргиваю. Идём вместе, всё не так страшно, как одной.
Впрочем, уже спустя недолгое время я понимаю, что глубоко заблуждалась, поскольку эта рыжая курва отнюдь не прекратила паниковать. Она продолжает свои речи про гибель с перерывами на рыдания до тех пор, пока её не перебивает волчий вой. Если честно, не боялась волков даже в детстве: мне даже тогда казалось, что я любого волка с лёгкостью задавлю. На атмосфера располагает, и трясёмся мы, затаившись в густом, пусть и голом, кустарнике, одинаково. Каким-то чудом звериное чутьё остаётся обманутым, и мы продолжаем свой путь. Ненадолго. Вскоре мне на голову с какой-то невероятной высоты падает сук такой величины, что меня сшибает с ног и я падаю навзничь. И, честное слово, не будь внизу мягкого сугроба...
Девчонка голосит всё сильнее, мои нервы уже не выдерживают, я рявкаю на неё, после чего она вся как-то сжимается и решает меня не раздражать, замолкая. Боже, и почему я не догадалась сделать этого раньше? Правда, мысли в тишине наступают гнетущие. Авария, волки, и эта дубина, свалившаяся на меня будто из ниоткуда... Прекрасная череда прекрасных случайностей. Я стискиваю зубы и чувствую, как по лбу сползает тёплая струйка крови.
На горизонте появляются огоньки. Здание очень похоже на древнюю, чуть ли не раннесовковую турбазу. Моей радости нет предела, ещё бы. Несусь со всех ног.
Нас встречают странные люди, складывается впечатление, будто они разговаривают с нами сквозь туман или полиэтиленовую плёнку. Ну, а с другой стороны, вы как выглядите, когда только встаёте с постели?..
Я путаюсь в мыслях, рассказываю обо всём случившемся с жаром, страх извёл меня, и я умоляю дать нам хотя бы переночевать здесь, неважно, в каких условиях.
- Ну почему же, - говорит мне один из "жильцов", - это как раз-таки самое важное.
Я неожиданно упираюсь плечом в глухую стальную дверь. Парень горько усмехается, а я отчего-то глупо пялюсь на его ярко-жёлтую майку-алкоголичку, которая никак не вяжется с его серьёзностью.
- Вы тут у нас не первые параноики, - поясняет он и поднимает задвижку в двери. Яркий белый свет заливает коридор, а спустя несколько секунд я начинаю различать в помещении фигуры людей, бродящих по нему в смирительных рубашках. Отсутствующие взгляды, "арестанты" едва не натыкаются на стены. - Они все являлись сюда в уверенности, что неминуемо умрут. Заливались слезами, на коленки бухались, просили спасти. Мы честно пытались вылечить, мы кое-что... шарим в этом. Но не выходит, хоть тресни.
- Вы от меня, - я прочищаю горло и смотрю на него из-под бровей, - чего хотите?
- Решения, - он пожимает плечами, - ты можешь просто переночевать в одной из комнат, но можешь даже не пытаться звать, если что понадобится. Мы спим крепко. И долго. Здесь, - хлопает по стене железной коробки, - я гарантирую тебе полную безопасность. Один нюанс: тебе придётся отдать нам своё тело.
- Тело? - переспрашиваю и смотрю на него, как на придурка. Не лучший это подарок, особенно со всеми болячками.
- Исключительно ради науки, - разводит руками, - От своей паранойи ты уже не избавишься, поэтому мы будем вынуждены вкалывать тебе нашего чудо-средства, чтобы ты не распугивала других бедолаг. А дальше тебе будет параллельно, даже если мы распилим тебя на маленькие кусочки. Но, уверяю, такого не будет.
Последнюю фразу он произносит как-то смеясь. Я честно интересуюсь:
- Вы все тут больные в край, что ли?
А после оборачиваюсь и вижу, что стонущей от счастья рыжей девчонке вгоняют в вену иглу. То и дело бегавшие раньше глазки за секунду стекленеют. С меня в один миг сходит семь потов.
- Нет! - вскрикиваю на весь дом, - Ни за что!
- Тогда твоя комната там, - бухенвальдский крепыш в майке указывает мне на длинный тёмный коридор.
Я бы дёрнула оттуда, ей богу, дёрнула бы, если бы только немного рассвело. Если бы только выходить из этого проклятого дома мне не было со стократ страшнее.
Я медленно иду по коридору, вслушиваясь во всю гамму скрипа прогнивших половиц, с трудом открываю дверь, поспешно зажигаю торшер и оглядываю пыльную комнатушку. Две кровати на сетках, застеленные убогими покрывалами, половичок, тюлевые занавески, лаковый шкаф, ковёр на стене.
- Совок, как он есть... - пытаюсь взбодрить себя сарказмом, но выходит крайне плохо, голос дрожит.
Лампа в торшере мигает, и я чувствую неимоверно сильный толчок. Оказываюсь сидящей на кровати, впиваюсь в перекладину так, что белеют костяшки пальцев. Надо мной склоняется чёрная тень.
Я раскрываю рот, чтобы закричать, а ей, похоже, того и надо. Захлёбываюсь в то же мгновение.
Я сохранила разум до последнего. Если, конечно, сохранила, и если это можно назвать разумом. Так или иначе, это лучше, чем жертвовать себя науке, о существовании которой не знаешь.
Но кто бы знал, насколько страшно мне было садиться утром в ту самую маршрутку.