— Лицо к свету, глаза на меня, — через паузу из последних сил давлю снисходительную улыбку, — Сейчас было наоборот.
— Простите, Уэмура-сан! — защебетала модель и, естественно, вышла из позы, которую мы в муках рожали с полчаса и которую — держу пари — она теперь не восстановит до конца, — Я задумалась… — и аж взмокла от натужного процесса, то ли макияж оплавился под софитами: ассистентка с пудреницей и большой кистью наперевес уже реанимирует ситуацию.
— Ничего страшного, — кивнул я, понадеявшись, что скрип моих зубов был слышен мне одному.
Все они одинаковые — эти тупоголовые девицы, мечтающие о портфолио для ублажения собственного эго или, того хуже — покорения тех или иных подмостков. Делают одни и те же ошибки, и порой мне кажется, что я с этими своими бесконечными демонстрациями, как нужно расслабить кисть, «бросить» плечи, показать скулы — и то могу работать лучше них. Но мне уготована куда более изощрённая пытка — изо дня в день смотреть через окошко камеры в темноту. Безо всякой искры. К сожалению, это приносит львиную долю дохода.
Частые щелчки затвора перерастают в монотонный гул в голове. Мне категорически противопоказана работа по вечерам, когда только и хочется, что растянуться на диване и изображать накатывающие один за другим приступы творческой меланхолии.
Наконец, пытка подходит к долгожданному завершению. Я что-то болтаю девчонке про то, когда можно будет прийти за готовыми фотографиями, пока думаю, сколько нужно будет просидеть за выборкой и наложить ретуши, чтобы склепать нечто удобоваримое из этого шлака.
В курилке встречаю Дайки, нашего стилиста-парикмахера. Смешной такой доходяга на пару лет меня младше, в больших очках и с дебильной концептуальной причёской.
— Денёк сегодня…да? — устало спрашиваю я только из-за этой навязанной этикетом привычки во что бы то ни стало поддерживать беседу.
— Не очень, — соглашается он и отчего-то давится своей гаденькой тонкой ментоловой сигаретой, — И снег выпал так рано.
— Лишь бы растаял быстро, — жму плечами и затягиваюсь.
Вообще-то я небезосновательно подозреваю Дайки в том, что он пялится на мою задницу, пока я корячусь над оборудованием или ползаю по студии в поисках лучшего ракурса, но предпочитаю не предъявлять претензий. Во-первых, сколько бы ни пялился — в атаку переходить боится, а во-вторых, он систематически любезно подвозит меня до дома, дескать, нам по пути, хоть я и знаю, что не совсем. «Совсем не…», если быть точным. Ездить на метро я не люблю, а байк… какой зимой, к чёрту, байк?
— Уэмура-сан… — мнётся, а я даже настороженно поднимаю брови, — Извините, я сегодня не смогу о Вас позаботиться. Нужно ехать за город по делам. Я ещё утром не знал, мне очень жаль…
Поначалу я чуть ли не облегчённо вздыхаю, но потом до меня доходит, что дело, в общем-то, дрянь. Чего я точно не ждал в эту погоду, так это подобной подставы.
— Ничего страшного, — в который раз за сутки я тяну эту фразу? — Будьте осторожны.
— Уэмура-сан, — снова одёргивает меня, в последний момент, когда я уже открываю дверь.
— Да? — вполоборота, со всей деловитой непринуждённостью отзываюсь я.
— Если Вы не против, я бы подравнял Вас в понедельник.
Второй раз пронесло. Нет, всё-таки, халявное такси до дома и более-менее годная стрижка не стоят такого стресса. К тому же, по мне, ещё очень даже ничего, а этот сладенький просто ловит свой кайф, когда на совершенно законных основаниях роется в моей шевелюре.
— Вам виднее, — неохотно улыбаюсь я и, прощаясь, спешу в другую сторону коридора, чтобы выцепить из кладовки куртку и рвануть уже домой.
На улице грёбаная Антарктика: воет ветер, город захлёбывается в снегопаде. Острых ощущений хватило по горло, стоило только дойти до ближайшей дороги — ноги в вытертых на коленях почти до дыр рабочих джинсах у меня отвалились ещё до того, как я принялся голосовать. И как назло, то ли я так стрёмно выгляжу, то ли народ у нас нынче равнодушный…
Спустя пятнадцать минут проклятий всего сущего, возле меня всё же остановилась какая-то колымага, к которой я, естественно, кинулся так быстро, как это можно было сделать на обмороженных конечностях. Безо всякой деликатности (и боязни пообломать сосульки, торчавшие к тому времени из носа) я распахнул дверцу и сунулся в салон. Однако, представший моему взору водитель немного подостудил мой пыл.
— К—К—Кудо?.. — я почему-то снял ладонь с ручки и обнял себя за плечи, так и продолжая стоять, нагнувшись. Заикание — это, конечно, именно то, что мне было необходимо в данный момент…
В тот вечер пару месяцев назад, когда я познакомился с Рё, у меня было всё для полного счастья: хорошие снимки, алкоголь и — редкий гость в моей жизни — секс. Охренительный, надо заметить, секс. Но наутро я нашёл себя в жутком похмелье, распластанным по дивану, с втиснутой в руку запиской: «Свидимся, если повезёт». Несмотря на то, что сам грешен, тогда я счёл, что он поступил по-мудацки.
— Повезло, — констатировал Кудо, что-то жуя и окидывая меня флегматичным взглядом.
Да. Повезло. В тринадцатимиллионном городе. Пускай он и мудак, но в такую метель я, к своему стыду, был до смерти рад его видеть.
— Да садись уже, — хмыкнул он, постукивая пальцами по рулю, — Смотреть противно.
Поразмыслив немного, я залез на заднее сиденье и принялся что есть силы растирать руки, пытаясь вернуть их к жизни. Рё изредка коротко поглядывал на меня в зеркало заднего вида, отпуская шуточки про мою дрожь и тарахтение, отчасти спровоцированное стуком зубов, но в целом мы ехали молча. Через какое-то время я понял, что даже не сказал ему, куда мне нужно, но, покрутив головой, смекнул, что мы уже находимся в паре кварталов от моего дома и даже успел облегчённо вздохнуть.
Но именно в этот момент машина остановилась.
Кудо повернулся ко мне, и я не без сарказма подметил, что его лицо уже навряд ли отражало это брошенное в первую минуту «смотреть противно».
— У тебя сегодня какая-то кислая мина, — начал он, а после ухмыльнулся, — Что, получил по зубам от кого-то вписывающегося в твоё представление об эстетике?
Я только скептически растянул губы и даже позволил себе подумать, что лучше бы уж было так.
— Может, — он на секунду замолк, словно выбирал из нескольких вариантов, — Пропустим по стаканчику, по старой дружбе?
У меня даже брови на лоб поползи при воспоминаниях об этой старой дружбе, но совладать с собой получилось.
— Надеюсь, — передразнил я его интонацию, скрестив руки на груди, — Не за мой счёт?
— Пополам, — тут же простодушно бросил Кудо.
— Ты меня сюда завёз с какой-то конкретной целью? — я ещё раз огляделся по сторонам и проклял себя за то, что вопрос вышел двусмысленным.
— Хе, ну как… — подавился он смешком, но поправился под моим недобрым взглядом, — Знаю я тут пару мест. Так да или нет?
У меня есть выбор?
В конце концов, мне бы очень хотелось посмотреть на его рожу, когда в этот раз он останется без «хе, ну как».
— А давай, — преисполненный бесстрашия и предвкушения, согласился я.

В баре мы говорили про какую-то несуразную хрень, больше даже продолжали молчать. Обслуга на нас косилась: люди ходят выпивать, чтобы общаться, чтобы хотя бы смотреть друг на друга, но и этого не было. Я не смотрел. Это неинтересно: чего я там ещё не видел?
— Как ты нашёл меня? — наконец, решился я на вопрос.
Кудо подавился своим третьим или четвёртым пивом и взглянул на меня исподлобья.
— Ты чё, внатуре думаешь, что я тебя искал? — и заржал на моё неопределённое пожимание плечами, — Бля… ну ты кретин самовлюблённый, конечно… — аж пополам перегнулся, — Искал я его, уморил — не могу…
Я сконфузился и опрокинул в себя оставшуюся половину стакана. В совпадения я не верил.
— Ладно, поехали, — произнёс Рё, утираясь и вылезая из-за стойки, — Довезу тебя.
— Не, чувак, извини, — хохотнув, я замотал головой, — Ты нехило накатил, а я ещё пожить хочу. Сам доковыляю.
— Я бы, конечно, возбухнул из-за того, что ты мне не доверяешь, но действительно: с хера ли? — дёрнул он плечами, — Но у тебя там ключи из куртки выпали.
Я непонимающе зыркнул на собутыльника и тут же просунул руку в карман. Ключей на своём законном месте и впрямь не было.
— Так почему ты мне сразу их не отдал, раз видел? — прошипел я ему в спину, хмурясь.
— Чтоб ты спросил, — огрызнулся Кудо, выходя на улицу и бредя в сторону своей консервной банки, — Лень было с сигналки снимать.
Ключи действительно были в машине: сиротливо лежали неподалёку от того места, где сидел я. Как только я умудрился так облажаться?
— Спасибо за компанию, — криво улыбнулся я, переминаясь с ноги на ногу.
— Ага, — без эмоций кинул он, опираясь локтем о крышу автомобиля.
Я полез вызволять свою связку. Почему я не был удивлён, когда меня целиком затолкали вовнутрь, влезли следом и прихлопнули за собой дверцу?
Ну да, видимо, потому, что не успел забыть, с кем имею дело.
Он толкался в мой рот, как тогда — не жалея ни себя, ни тем более меня. Мне пришлось упереться затылком в самое стекло, чтобы «обрести дар речи».
— Ты же сам их достал у меня, да?
Не знаю, как, но я, мать его, никогда в жизни не терял ключи.
Ему было плевать на то, что я говорю: он только крепче стискивал меня в своих руках и мне, наконец, пришлось с силой тряхнуть его за шиворот, чтобы хоть как-то привлечь внимание.
— Да или нет, иллюзионист хуев? — процедил я.
Он рассмеялся. Нехорошо как-то рассмеялся и, повеселившись всласть, приложил меня о дверь.
— Если ты думаешь, что я не трахну тебя сегодня в твоём доме, — прохрипел Кудо, вцепившись пальцами мне в подбородок и удерживая голову прямо, — То я трахну тебя прямо в этой машине. Хочешь?
Я вдруг почувствовал, как по телу расползается холодное липкое чувство. Да, я действительно струхнул и, очевидно, не без причины: мой любовник на одну ночь не давал мне надежды на то, что шутит. По крайней мере, своим наглым и вместе с тем крайне серьёзным видом.
Кинув взгляд через его плечо, я увидел людей, бредших вдоль улицы и не обращавших на нас никакого внимания. В глазах на секунду потемнело, а Рё, явно прочувствовав прелесть моего положения, прибавил:
— Мне насрать на всех, — и кивнул в сторону исчезающей вдали парочки, к которой, вообще-то, был всё это время повёрнут затылком.
— Ты псих, — только и смог прошептать я.
— Ты даже не представляешь, насколько прав, — выдохнув мне в ухо, он оскалился и хохотнул.
А потом его губы были на моей шее и под подбородком, и он крепко держал меня за волосы, не давая малейшей свободы действий. Я взбрыкнул лишь тогда, когда вторая его рука с такой ловкостью оказалась у меня в джинсах, будто бы лазила туда ежедневно в течение долгих лет — упёрся, вцепился в плечо и, зажмурившись, выдал:
— Не надо здесь… поехали.
Блеск. Мой стояк сказал всё за меня и с треском провалил мой триумф над низменными потребностями. Кудо извернулся, поцеловал мою татуировку, и почти не всерьёз, как мне показалось, прибавил, напоследок прихватив кожу зубами:
— Прежде, чем ты решишь что-нибудь выкинуть, подумай, что будет потом.
Как ни в чём ни бывало пересел за руль и тронулся с места.
Мне отчего-то не хотелось что-либо выкидывать, хоть я, конечно, и мог попытаться огреть его чем-то по голове или дёрнуть до ближайшей подворотни. Но я только сидел с горящим лицом, смотрел перед собой и дышал через раз, судорожно наглаживая то живот, то ногу.
Дома этот бешеный повалил меня на пол и оттрахал прямо в прихожей, чему я, истосковавшийся за два месяца и отнюдь не привыкший к подобному, не воспротивился должным образом. Если начистоту, можно сказать, что я только подмахивал бёдрами, как заправская шлюха. Затем был раунд на уже знакомом диване, ещё позже — в спальне, куда в прошлый раз мы не добрались.
Я опомнился, когда он курил, лёжа рядом со мной на постели. Мне не хотелось: я смотрел на потолок, на который, как мне казалось, лёгкой вуалью ложились тени от дыма, и думал. О том, что влип, о том, что за свои двадцать семь у меня не было ничего подобного, о том, что засосы и синяки вдруг приобрели для меня какую-то значимость, о том, что я ничего не знаю о Рё, кроме того, что мне нравятся его татуировки, о том, что после той ночи я не доставал из стола его фотографии — он их так и не взял, оно и понятно. Много о чём: мне мыслей как-то не хватало во всём этом вечере, я навёрстывал.
Он поставил пепельницу на пол и, вымучено вздохнув, повернулся на бок — спиной ко мне. Я чувствовал, что тоже безумно устал и вот-вот провалюсь, и только и нашёл в себе силы, что повернуться тоже, упереться лбом между чужих лопаток, прислонить руку к груди.
Не уходи. Не уходи сегодня.
Не круто как-то оправдываться перед самим собой, но я это, чёрт дери, заслужил.
Он положил ладонь мне на поясницу — не ниже, а именно на неё — почти неслышно похлопал и замер, мол, лежи так, правильно делаешь. Мне вдруг стало чертовски холодно, и я с головой спрятался под одеяло. Будь неладна эта зима.
Понял ли он меня? Не имею представления: как бы ни силился, уснул раньше.

Утром я не обнаружил тела рядом — вместо него мне предлагалось довольствоваться початым пивом, оставленным на тумбочке. Как это мило с его стороны — оставить мне полбанки моего пива из моего же холодильника. Так меня не покорял ещё никто.
Записки не было. Впрочем, типичный атрибут похмельного утра был весьма и весьма красноречив.
Нетвёрдым шагом доплетясь до ванной, я на пару минут завис возле зеркала. Ну просто порнозвезда в трудовых мозолях. След от зубов на шее, все ещё красноватые размытые пятна вокруг сосков, под рёбрами и на бёдрах сине-чёрные отпечатки — пальцы у него, как гвозди… А сзади?
— …а сзади-то… — неутешительно просипел я, глядя на отражение через плечо.
Жалеть себя было бесполезно, как там обычно говорят: взрослый человек, личный выбор. Но, в самом деле: был ли у меня выбор?
Вода в душе равномерно шелестела и этим снова вгоняла в сон: кажется, ещё слишком рано для воскресного пробуждения, и слишком холодно для пробуждения вообще.
— Спинку потереть?
Я вскрикнул и дёрнулся от неожиданности, но чужая рука накрыла и плотно зажала мне рот.
— Тише ты, нервный, соседей разбудишь, — уткнувшись мне в висок, проговорил Рё и перехватил меня другой рукой поперёк живота, — Да не рыпайся, сказал же: свои…
Переведя дух и всё-таки сумев кое-как осмыслить происходящее, я закатил глаза: как я не догадался проверить, остались ли его вещи в прихожей? Я просто не рассчитывал?
Хотя сейчас было бы куда интереснее узнать, как этот ебучий ниндзя пролез сюда так, что я даже не услышал.
— Убери руку, — страшно недовольно и совершенно неразборчиво буркнул я, кусая его за палец.
— А ты будешь хорошо себя вести? — глумился Кудо у меня над ухом.
— …убери чёртову руку, мать твою! — я снова яростно забулькал в попытке вывернуться.
— Ладно, ладно, уймись только, — хохотнул он, наконец исполнив мою просьбу, если её можно так назвать.
Я опустил голову, взглянул на его предплечья в густо-чёрных витках из шипов. Если бы я не выцепил их глазами каким-то там вечером, сейчас я бы просто спокойно принимал душ вместо того, чтобы бояться пошевелиться в плотном кольце колючей проволоки. Какая метафора…
— Чем обязан столь неформальному визиту? — слегка обернулся я, почему-то не желая смотреть ему в лицо.
Тишина. Медленный поцелуй в плечо, перетекающий в укус — похоже, это не лечится.
— Ты ещё не понял? — произнёс Рё как-то подозрительно вкрадчиво и ухмыльнулся.
Он прислонился плотнее, и только тогда ощущения откуда-то снизу подсказали мне, что я действительно обязан. Даже очень обязан.
После такого его хватает ещё и на утро? Я в Зазеркалье.
Вдруг накатывает иногда захожий ко мне приступ удушья, а в тёплой воде делается невыносимо жарко.
— Слушай, это слишком… — пробормотал я неубедительно для самого себя и слабо помотал головой из стороны в сторону.
— Правда, что ли? — различаю в голосе издевательские нотки. В следующую секунду меня впечатывают в стену с такой силой, что я не могу вздохнуть, — Извини, — говорит, прикусывая ухо, а затем утыкаясь в шею, — Решать эту проблему сам я, при таком-то удобном случае, не намерен…
«Удобным случаем» мою задницу ещё не называли. Я решительно не понимаю, почему позволяю всё это, опуская момент, что мне, увы, нравится. Но сам факт, что практически незнакомый человек с оттяжкой имеет меня во всех углах моей квартиры, между прочим, без презерватива…
—…блять, — зажмурившись, шиплю я и утыкаюсь в локтевой сгиб.
— Больно? — неожиданно он зачем-то проявляет заботу, но упорно толкается глубже.
— Нет, — цежу. Вру, конечно, но душа сейчас болит сильнее.
Раньше я об этом не думал. Это выходит, что я уже два месяца потенциально болею СПИДом? Или чем похуже… есть что-то хуже, чем СПИД?
Ну… зато многие великие умирали от этого. Можно будет смело ставить на себе клеймо. Великие, видимо, тоже были не прочь потрахаться с первыми встречными.
— Посмотри на меня, — хрипло произносит Кудо.
Его руки гуляют по вчерашним отметинам, может, и не специально: иначе просто не получается, когда они повсюду. Я оборачиваюсь, насколько могу, совсем недолго вижу его глаза — только сейчас замечаю отсутствие красных линз — безумия это ему не убавляет: он псих, совершенно точно, и сейчас его воспалённое сознание будоражит моё частое тяжёлое дыхание. Ловит мои губы — перехватываю его запястье и судорожно сжимаю, слишком реалистично представляя, как крохотные рисованные лезвия входят под кожу. Ритм убыстряется. Я захлёбываюсь.
Когда всё заканчивается, он исчезает так же быстро, как и появился минут двадцать назад: выходит из ванной, шлёпает мокрыми ногами по полу. У меня всё ещё немного дрожат колени, я пытаюсь отдышаться, зачем-то вцепившись в душевую лейку обеими руками. Мне паршиво, но злиться я отчего-то не могу.
Приведя себя в порядок, иду на кухню и застаю Рё там: он курит, высунувшись в форточку, с сырой головой и в одном белье. А ведь на улице явный, такой редкий для здешней погоды, минус. Я довольно быстро убеждаю себя в том, что мне плевать.
Ставлю чайник и лезу в шкаф за кофе. Кудо выбрасывает окурок и немного отодвигается от окна — меня обдаёт сквозняком, я машинально до скрежета стискиваю зубы и вжимаю голову в плечи, стараясь спрятаться в вороте халата. Он смотрит на меня как-то странно — с насмешкой и явным довольством, хоть на лице ничего подобного нет и в помине.
— Если ты опять, — даже с опаской начинаю я, а он вскидывает бровь, — то я против. С меня хватит, я тут, в конце концов, ем…
— Самовлюблённый кретин. Помнишь? Всё ещё актуально, — смеётся над моей кислой миной, — Ешь, значит? А по холодильнику не скажешь.
— А потому что нехер… — сведя брови к переносице, возмущённо начинаю я, но меня почти сразу начинает коробить моя сварливость, — хозяйничать, — добавляю на выдохе, чуть спокойнее.
— Ну, — тянет Кудо, присаживаясь на стол — на мой стол, мокрой задницей! — Тогда сделай мне тоже, — и кивает на мои руки: я как раз размешиваю кофе в кружке.
Это нокаут. Я на третьем десятке, но меня ещё ни разу так не прикладывали, притом благодаря моим же нападкам. На несколько секунд закрываю глаза, медленно выдыхаю и молча достаю ещё одну кружку. Слышу, как за моей спиной из последних сил пытаются сдержать смешок.
Когда поворачиваюсь, понимаю, что он уже отвлёкся: рассматривает обстановку, что-то насвистывая и стуча пальцами по столешнице в такт. А я смотрю на него: на жилистые руки, на еле проступающие верхние рёбра, и кости бедренные у него так красиво торчат — сейчас не видно, но торчат же. Тощий, нескладный, как я, и ведь сильный при этом, сволочь. И тяжёлый… Ловлю себя на том, что мне нравится его тело: оно необычное. Ну, это я размышляю, как художник, или что-то вроде того.
— Ты хотел сказать «вот твой кофе», — без доли сарказма говорит Рё, вынуждая меня метнуться взглядом к его лицу.
Это, всё ж таки, новые линзы или…?
Я невозмутимо прихлёбываю из своей кружки, как будто не стоял в ступоре полминуты, и протягиваю Кудо его пайку.
— Я хотел сказать, что надо было снимать тебя в таком виде, — немного пожимаю плечами и морщусь из-за свежих синяков.
Он непонимающе смотрит на меня, делает глоток… Подскакивает с места — к раковине, и плюётся, кривясь, выплёскивает часть из кружки, шныряет к подоконнику — у меня там стоит бутылка с водой, полощет рот, разбавляет кофе.
— Ты нарочно, что ли? — вымученно хрипит.
— Нарочно что? — таращусь на него, никак не могу отойти от развернувшейся сцены, — Ну, я тебе сахар не положил, я ж не знаю…
— Сколько тут ложек кофе? — нервный смешок, дёргает уголком рта.
— Три…четыре… — задумываюсь я, поднимая глаза к потолку, — Я так всегда пью.
—…ты гонишь, — встряхивает он головой и, рассвирепев, подходит ко мне, отнимает кружку. Прихлёбывает и снова меняется в лице, но всё-таки уговаривает себя проглотить. Сахар — отличная штука, — Нет, не гонишь. Ты просто долбоёб.
Бухается обратно на стол и смотрит на меня с ошарашенным видом.
— Но мне нравится, — развожу я руками и чувствую, как кровь приливает к лицу, а сердце начинает часто стучать — мне нравится именно это, я не мыслю без этого утра уже много лет.
— Ты… — Кудо хватается за лоб, а потом отмахивается: похоже, я безнадёжен, — Ты же сдохнешь к тридцати годам.
Ну, разве что от СПИДа. Интересно, на сколько я выгляжу, чтобы он мог без зазрения совести выносить мне такие приговоры?
Рё внимательно смотрит на меня и покатывается со смеху. Оказывается, я охренеть какой забавный.
— Хорошо, что успел, — тянет меня за рукав и целует, проходясь по спине ладонью.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что я правильно тебя психом назвал? — прислоняюсь лбом к его лбу, убираю волосы с лица.
— Кличка у меня была такая, — ухмыляется, — Рэйдзи.
— Рэйдзи? — я словно пробую это прозвище на вкус, но, чтобы не подать виду, прибавляю, — А за что?
— Хрен знает. Клички же не всегда справедливо дают, — Рё поднимается и, отпустив меня, выходит из кухни, бросая через плечо, — Я сейчас.
Я киваю и сажусь допивать свой кофе, но ни через пять, ни через десять минут он не появляется.
Выйдя в прихожую, я увидел, что джинсов, которые он швырнул на полку ночью, нет и в помине. Как нет и всего остального. Почему-то я не удивлён. Поднимаю свою сиротливо лежащую на полу куртку, иду на балкон — курить.
Я успел соскучиться по никотину: медленно, смакуя, выпускаю дым, иногда пританцовываю от холода. В кармане дребезжит телефон. Сообщение с неизвестного номера.
«Дай знать, если будет не с кем потрахаться».
Вздыхаю. Ничего такого, вроде, в его, как мне кажется, стиле, но почему-то обидно. То ли потому, что он подозревает, что мне не с кем потрахаться, то ли потому, что меня держат за чёрт знает кого. И когда он успел влезть в мой мобильный?
Кто ты такой?
А погода, всё-таки, красивая. Надо пойти поснимать в парк.