Проблемы со здравым смыслом в нашей семье наследственные, а не приобретённые мною одним, как можно подумать поначалу. Иначе я не могу объяснить, почему мои предки решили осесть там, где капризы погоды весьма схожи с теми, что на Хоккайдо, а вот центрального отопления так и не появилось. В течение зимы, да и сейчас, в марте, я думаю об этом каждое утро, когда просыпаюсь от холода.
Нет, я всё-таки благодарен своему деду за то, что после войны и прежде чем укатить в столицу на заработки, чтобы остаться там навсегда, он подвёл к дому коммуникации. Я горячо полюбил офуро и японскую культуру мытья, которая, как оказалось, была выдумана только для того, чтобы не околеть. А Кудо, видимо, явственно вспомнил детство. Как подумаю, что без воды пришлось бы таскаться в баню за два квартала отсюда, притом далеко не каждый день... А так – прелесть, если задуматься: мы отмокаем в бочке с кипятком по полчаса и, бегом добравшись до спальни, укрываемся пятью одеялами – я бы взял ещё пару, да нет больше в хозяйстве. Правда, уснуть по прошествии 20 минут уже сложно, а бессонница смерти подобна: чувствуешь, как понемногу отнимаются все конечности – от пальцев всё выше и выше.
Но что огорчает меня больше всего, когда я просыпаюсь с отнявшимися конечностями – Рё в этот момент практически никогда не бывает рядом. Он вечно высовывает из одеял нос и, надышавшись холодным воздухом, быстро начинает кашлять, а астматикам и без холода приходится несладко по ночам. Он уходит в другой угол дома, чтобы меня не будить, сидит, давится, иногда курит – каков идиот! – и часто засыпает под утро где-нибудь на столе. Из-за этого я без конца чувствую себя виноватым: я упрашивал его, как мог, не раз и не два – не сваливать, а просто сесть, если нужно, и хрипеть сколько влезет, чуть что тормошить меня без зазрения совести. Сегодня я его даже заставил: сунул свою подушку ему под спину, а сам улёгся на колени, держа наготове ингалятор, и так и уснул. Очнулся снова в пустой кровати: Кудо упёртый – хуже меня. И иногда это никому не идёт на пользу.
Из прихожей вдруг раздаётся жуткий, душераздирающий вой. Я подскакиваю, унимая колотящееся в горле сердце: Бакэмоно нечасто радует меня такими сюрпризами. Растираю лицо ладонями, чтобы окончательно согнать сон, и отыскиваю глухо пищащий под футоном мобильный – они как сговорились, что ли?
- Твою же... – щурюсь от яркого света дисплея и бегло просматриваю оповещение снова и снова.
Аомори, Госёгавара. Землетрясение, магнитуда: 7. До начала: 9 секунд.
9, блядь, секунд! На кой чёрт вообще сдались эти оповещения?..
- Кудо! – ору я в никуда, вылетая из спальни, и вижу огромную белую тень проносящегося по проходу в панике Бакэмоно, - Кудо, сейчас тряханёт, надо сваливать!
Ответом была тишина. В гостиной подпрыгнул шкаф – посыпались книги, с силой ушибаясь о пол, следом за шкафом подпрыгнул я – меня отбросило к стене и я едва не повесил глаз на крючок для одежды. Наконец, забегаю на кухню и – бинго – нахожу Рё там: он сидит под столом, смотря перед собой пустыми глазами и придерживая так и норовящие поскакать вокруг него табуретки.
- Не поможет! – я стараюсь перекричать звон посуды, подбираясь к нему, - Дом старый, надо выйти... Да чтоб тебя, слышишь или нет?! – я трясу его за плечо, и только тогда он подобающим образом замечает меня, после толчка в грудь отпускает ножки табуреток.
Мы наспех одеваемся в то, что плохо лежит, под грохот и треск, натягиваем обувь и куртки, я поскорей выталкиваю Кудо за дверь, а сам тащу упирающуюся перепуганную собаку за ошейник – с трудом выволакиваю во двор и привязываю к одному из столбов сушилки для белья – его, благо, выдернуть сложно даже такой махине.
Стоим, держась друг за друга, то и дело переступая с ноги на ногу и заваливаясь. Я притих и подбородком уткнулся Рё в плечо, отвернув его к воротам, а сам не сводя глаз с дома. Сверху крыши, чуть дребезжа, съезжала, глухо падала на мёрзлую землю и раскалывалась черепица, и сам дом будто качался из стороны в сторону, не зная, на какой бок скоситься.
- Когда эта жесть уже кончится? - бормочет Кудо у меня над ухом и сжимает куртку у меня на спине.
- Сколько живу – в первый р... – я осекаюсь, осознавая, что у него не дрожит голос – он сипит, рывком отодвигаю его от себя, рассматриваю пристально, - Что, опять?
У него был приступ только вчера, а сейчас он дотерпелся до того, что лицо начало чернеть, херов великомученик. Что за придурок, ведь упорно не верит, что от этого можно подохнуть! А я тоже хорош – даже не заметил в суматохе...
- Чёрт... – цежу сквозь зубы и дёргаюсь в сторону дома – Рё меня удерживает, но я крою его трехэтажным матом и всё-таки вырываюсь.
Спотыкаясь о какие-то тряпки и прочую попадавшую дрянь, с грехом пополам добираюсь до спальни, раскидываю одеяла и матрасы, но ингалятор будто испарился. Психуя оттого, что долго копаюсь, зашвыриваю что-то, подвернувшееся под руку, в стену, и тут же резко вспоминаю про запасное лекарство в аптечке. Снова грёбаный марш-бросок в сторону кухни, и вот я уже роюсь там в шкафу, ненавидя себя за то, что у меня неожиданно дохуя таблеток незнамо от чего. Всё же выудив заветную коробку, со всей дури захлопываю ящик и тут же дорого за это плачу, взвывая от боли: на плечо падает полка с расшатавшимися винтами – кто бы знал, что на ней стоит столько тяжёлой херни – просто искры из глаз... Лишь бы Кудо не слышал этот вопль – ещё спасать бросится.
Последним ощутимым толчком землетрясение весьма технично, с подъёмом-переворотом скидывает меня с энгава, но я не гордый – чертыхнулся, кое-как отряхнулся и побежал, пока не врезался в Рё.
- П-прости, я долго, - задыхаясь, выдаю я, морщусь, распечатывая ингалятор трясущимися руками, - Старый найти не мог...
- Да ну?
Я раскрываю рот в непонимании и поднимаю на него глаза: он говорит совершенно нескованно, да и выглядит довольно неплохо. Вот только...
- Может, поэтому? – Кудо достаёт из кармана ингалятор и, с наигранным изумлением на него глядя, пожимает плечами.
...его сейчас разорвёт от злости. Мне кажется, что я вижу даже, как резко сужаются его зрачки, а на лбу проступает испарина. Я опускаю голову, слежу за его руками: он убирает лекарство, а потом на секунду с силой, до хруста сжимает кулаки. В следующее мгновение меня уже держат за грудки.
- Ты... – низко, с рычанием тянет Рё, - Ты просто конченный! Ты кретин, Хикару, - он трясёт меня, скаля зубы, - Спаситель сраный, захотел подохнуть героем? Какого хера, мать твою?!
- Ты мог бы сказать! - щурясь, шиплю я, вцепившись в его запястья.
- Я сказал тебе, идиот! – рявкнул он, притягивая меня вплотную, - Ты послушал? Ты, блядь, послушал?.. Да чтоб ты хоть раз...!
Я уже набрал побольше воздуха, чтобы выплюнуть гневную речь, но меня перебил робкий голос, донесшийся из-за забора:
- Уэмура-сан... – бубнит себе под нос Яманака – тщедушный мужчинка лет пятидесяти, семьянин и святоша – мой ближайший сосед на этом отшибе, - Я, я-а-а... только хотел убедиться, что у Вас всё в порядке, это жуткое землетрясение...
Кудо смотрит на меня так, будто хочет убить, но чуть позже – и отпускает, отходя. Я, пошатываясь, плетусь к калитке, приоткрываю и высовываюсь наружу.
- А, Яманака-сан, - с неприсущей добротой в голосе выдавливаю я, - Пожалуйста, не беспокойтесь, всё хорошо. Надеюсь, ваша жена и дети в добром здравии?
- О, да... – рассеянно говорит Яманака, вздыхая, - Спасибо, - смотрит по сторонам, а потом всё-таки собирается с духом и выпаливает, - Уэмура-сан, может, я могу Вам чем-нибудь помочь? Я невольно услышал, как Вы и Ваш сосед, вы...
- А вот это уже не твоё собачье дело, - отрезал откуда ни возьмись появившийся у меня из-за спины Кудо и захлопнул дверцу.
- ...ты хам!.. – прошептал я, уставившись на него и выпучив глаза, и крикнул в сторону забора, - Извините нас!
- А ещё урод и немного мужеложец, - вдруг просияв, гоготнул Рё, - Ну, ты в курсе...
- Да ты одурел, что ли?! – ощерился я и даже замахнулся на него, - Это мой сосед!
- Да хоть Папа Римский, - фыркнул он, - Чего он лезет в твою личную жизнь? Привёз сувенирчик из отпуска – и хватит с него общения, пусть пиздует...
- Перестань!..
Шаги снаружи, тем временем, всё отдалялись и убыстрялись, а в какой-то момент, кажется, перешли в лёгкий бег.
Напререкавшись всласть, мы решили пройтись, потому как я был не в силах смотреть на весь сотворённый бардак, да и свежий воздух для успокоения был необходим нам обоим, и Бакэ проводил нас, заунывно скуля вслед возле своего столба. Мы с Рё были выходные сегодня – помятые, заспанные, встревоженные люди спешили на офисную каторгу, огибая нас, а мы шатались по улицам, не слишком торопясь. Видимо, поэтому холод быстро пронял нас до костей, и стеклянные двери какой-то захудалой кофейни, лучившиеся светом изнутри и тем самым подававшие надежду, поманили сами собой.

Внутри нас встретила пустота и кучка работников, взлохмаченных и в немного помятой форме, сгрудившихся у стойки в глубине зала и бурно обсуждавших ущерб предприятия от проклятой трясучки. Не думаю, что они ожидали увидеть хоть кого-то в течение ещё хотя бы двух часов: ну, знаете ли, мало кто ходит завтракать по заведениям ранним утром, да ещё и после неслабого землетрясения. Но мы – оригинальные люди, практически гайдзины – нам можно..
Насмотревшись на разломы тротуаров и дорог, Кудо понял, что, кажется, ещё не до конца пришёл в себя - он вообще долго отходит, если его не зажать у стенки или не врезать по морде – всё смотрел куда-то за и сквозь меня, пускай я знал, что за спиной у меня нет ничего замечательного. А когда я разулыбался официантке, подлетевшей к нашему столику с подносом, и разохался в такт на её «Давно тут так не трясло!..», он принялся буровить меня тяжёлым взглядом и, стоило только девчонке отойти, процедил сквозь зубы:
- Дубина...
- Дубина, дубина, - снисходительно покивал я, безуспешно пытаясь спрятать улыбку за чашкой, за что получил пинок под столом.
Он снова замолкает, принимается за кофе. С кофе у нас двоих всё сразу как-то налаживается: он потягивает своё приторное пойло, я – своё. Идиллия.
В тишине я вспоминаю, что когда-то мне на ум уже приходила шальная мысль, будто Япония с её развесёлыми катаклизмами взяла за цель прикончить род Кудо. Ещё в Токио, когда под зиму стало привычно потряхивать через каждые день-два, я подначивал Рё из-за его нездоровой реакции на эту пустяковину: обычно он застывал и вцеплялся во что-то покрепче, пережидая толчки. Рефлекторному – для всех, кроме него – нырянию под стол я его научил лишь после того, как однажды на него разом рухнула вся посуда с кухонных полок. Помню, я долго на него орал, пинцетом вытаскивая из руки стеклянные крошки – так долго, что Кудо осточертело, и он заткнул меня привычным способом, ну, а дальше – по старой схеме. В итоге, стекло я, как оказалось, не всё достать успел - через пару дней он затемпературил, и там схема тоже была довольно стандартная: антибиотики, нудёж – его и Дока, мои добрые шутки про нелепую смерть...
Про то, что случилось с ним в детстве, Рё рассказал мне уже в Америке. Ну, как «рассказал» – у него бывали моменты откровений, когда я доводил его до белого каления, и он, значит, исступлённо, плюясь, выдавал мне не самые радужные куски своей биографии, попутно поясняя, почему он так не хочет их повторения. Так я узнал про землетрясение, про Юки. Да много про что.
А потом, в одиннадцатом году, смыло Сэндай, но отчего Кудо так помрачнел, когда узнал эту новость, я знать не мог. Он дёргался несколько дней, плохо спал, огрызался чаще обычного, и вдруг – как рукой сняло – я только пожал плечами. А Рё, видимо, наконец-то дозвонился до матери Тэцу. Не знаю, с хера ли я называю его сына Тэцу, не питая к нему нежных чувств. К тому же, я его, на секундочку, ни разу не видел. Наверное, мне так было проще свыкнуться с собственным решением помогать незнакомым мне людям сколько я смогу. Не потому даже, что мальчик – единственное подлинное продолжение этого кретина. Просто так было нужно, а зачем – это уже дело десятое.
Образ Кудо-отца никогда не укладывался у меня в голове, и это было весьма справедливо: думаю, он никогда не был Тэцуе настоящим отцом, и даже пресловутым «воскресным папой». Возможно, я ошибаюсь. Если так, то я отчаянно не понимаю другого: у него есть ребёнок, женщина, которая родила этого ребёнка и к которой, судя по тому, с какой пунктуальностью Рё высылал деньги на фоне своего общего распиздяйства, он не испытывает никакой неприязни. По мне, так отличная заготовка для нормальной семьи: кое-где подкрутить – и готово. Тем не менее, он почему-то предпочитает за ужином общество человека, который лишил его здоровья и который, так уж сложилось, при всём желании чисто технически не сможет заделать ему сына.
...После истории с кольцами мне не полагается сомневаться в его чувствах, но чёрт возьми, как можно было так далеко и глубоко задвинуть банальную логику?
Господи, я покраснел тогда до кончиков ушей... Со мной никогда раньше не было этого «хочется провалиться сквозь землю», я даже называл это бреднями особо трепетных и впечатлительных особ, но вот тогда – тогда я понял, что это такое. Рё, кажется, тоже понял, что я понял, по тому, какие тирады я выдавал, и как охрип потом дня на три. Дело было недавно, и этот урод ещё не устал шутить про «лучшие три дня нашей совместной жизни»...
Я бы продолжил углубляться в эти постыдные, но отчего-то дорогие мне воспоминания, если бы только моя чашка не подпрыгнула на столе, а со всех сторон не полилось бы мелкое дребезжание посуды. Я толком не успел ничего сообразить, а моя рука уже лежала на ладони Кудо и стискивала её до побеления. Он, кажется, вскинулся на меня, но я проигнорировал – просто ждал, когда кончится этот чёртов афтершок. Мы в очередной раз поменялись местами: теперь я боюсь землетрясений, потому что мне есть, что терять, теперь я чаще делаю шаги навстречу, теперь я неловко разжимаю пальцы и прихлопываю чашку ладонью, будто это её я изначально хотел схватить – промахнулся... Отвожу глаза, как последний придурок, и здесь на меня снисходит своевременная благодать – голос хозяина забегаловки со стороны кухни:
- Господа, с вами всё хорошо?
- Да-да, - я привстаю и высовываюсь из-за ширмы, предварительно включив тумблер доброжелательной улыбки, - полный порядок, - и, немного помедлив, спрашиваю, - Слушайте, а там про угрозу цунами ничего не передавали?
- Да вроде не слышно, и славно!
- И впрямь, - говорю я уже под нос и опускаюсь на место.
- В 2011 тоже не передавали, - вдруг отстранённо говорит Кудо, выбивая у меня из груди чуть слышный вздох.
- Люди склонны учиться на своих ошибках, - я неловко улыбаюсь и зачем-то переставляю свою чашку, словно ей не стоялось на прежнем месте.
- Если только люди – не ты, - ухмыляется Рё и, быстро оглядевшись по сторонам, берёт меня за руку.
Вернувшись к японским реалиям уже довольно давно, я вновь начал считать подобные жесты в общественных местах криминальными, но он, кажется, решил проявить фирменное упрямство.
И я расслабился. Не потому, что он этого хотел, нет – назло. Однозначно назло. Не может же он вечно опускать меня до эмоционального уровня влюблённой школьницы.
Мы молча смотрели друг на друга, гладили ладони. В какой-то момент я поймал себя на том, что перестал прислушиваться к звуку шагов официантки в пустующем зале, и только поэтому решился заговорить:
- Знаешь, мне в последнее время всё чаще думается, что здешний воздух совсем не подходит астматикам.
- Открыл Америку, - в привычных выражениях отозвался Кудо, наклоняя голову к плечу и тем самым всё же изображая заинтересованность.
- А сейсмологическая обстановка просто отвратительно сказывается на здоровье сердечников, - продолжаю я не без самоиронии и улыбаюсь, но вдруг теряюсь в мыслях и, так и не вспомнив подходящей формулировки, от безысходности предлагаю, - Может, пойдём отсюда?
- Тогда уж «поедем», - весело хмыкнул Рё, подпирая щёку кулаком.
- Да я не про то!.. – тут же нахмуриваюсь я и уже начинаю, было, читать ему лекцию о вреде бестолковых замечаний, но затыкаюсь, стоит мне взглянуть на его лицо.
Раньше я нечасто видел его таким спокойным – именно спокойным, а не равнодушным. Он точно понял, к чему я подводил, несмотря на страшную аллергию на всяческого рода намёки. И он однозначно был готов вернуться в Штаты. Я оторопел: для меня всегда было сложно сниматься с места, тем более по чьей-то прихоти, а Кудо... Создавалось впечатление, словно для него это - остаться у друзей на ночь.
- Я... – прочищаю вдруг осипшее горло и поднимаюсь со стула, - пойду расплачусь.
Тех денег, что оставались распиханными по карманам джинсов, мне, по закону жанра, не хватает. Рё радостно глумится надо мной перед всеми сотрудниками заведения, пытаясь наскрести недостающее из своей мелочи, ржёт до тех пор, пока мы не выходим на крыльцо, и только затем задаёт мне, понуро бредущему впереди, вопрос в спину:
- Так ты хочешь уехать или нет?
- Хочу, - едва обернувшись, буркнул я.
Несмотря на то, что я смотрю только под ноги всю дорогу, я чувствую, как он улыбается.

Дома нас ожидала уборка поневоле. На кухне разбилась бутылка мирина – об этом я узнал по звучному чавканью Бакэмоно, с большим энтузиазмом вылизывавшего липкое пятно на полу. Здесь и там были раскиданы вещи, кое-что мелкое как ветром сдуло, словом - процесс ползанья по полу на карачках, сдвигания мебели и расстановки утвари по законным местам затянул меня и Кудо надолго. Умаявшись с возвращением книг на полки – а книг здесь было в достатке: они шли в нагрузку к дому и порой очень выручали меня долгими вечерами с тех пор, как я перестал заливать глаза, - я решил оставить это неблагодарное дело и, подперев плечом стену, бросил:
- Надо бы тебе поехать пораньше, - Кудо оторвался от рассовывания по коробкам выпавших дисков и резко повернул ко мне голову, услышав эти слова: я даже немного опешил и, почесав в затылке, почти принялся оправдываться, - Ну, разобраться с арендаторами, всё подготовить...
- Что подготовить? – Рё поднял бровь и как-то нехорошо дёрнул уголками рта, - Расстелить во дворе ковровую дорожку к твоему приезду?.. Что, нет? – сдержал он смешок, видя, как я закатил глаза, - Хи, ты усложняешь. Мы в 21 веке, тут есть Интернет и куча других заебатых штук – я всё улажу и так...
- Я вроде не предложил ничего криминального, - хмыкнул я, в задумчивости засовывая руки в карманы кофты, - По мне, так нормальная практика, но как скажешь...
- Вот и не мусоль эту тему больше, - огрызнулся он и вернулся к своему занятию с куда большим тщанием и увлечённостью, чем прежде.
Я только вздохнул и, чуть помедлив, подошёл к нему, сидящему на полу, с улыбкой взлохматил волосы на макушке.
- Может, ты думаешь, что я опять убегу?
Кудо молчал и сосредоточенно крутил в руках очередной CD. А потом будто весь ощетинился всего на секунду – я почувствовал это несмотря на то, что едва касался рукой его головы – и, закрыв глаза, на выдохе спросил:
- Что, если да?
Что ж, это было заметно с первого дня, пускай я и надеялся, что мою реплику воспримут, как очередной неудачный подкол. В Рё всё ещё проглядывало, уже не так часто, едва-едва, но проглядывало сомнение. Он обычно пытается прятать его за жестами, как нельзя кстати наваливающимися приступами кашля, за рывком навстречу, и это, вообще-то, канает... Вот только из памяти никак выедается тот короткий, пристальный взгляд в лицо на моё первое и единственное «люблю» - продлись он ещё хоть немного, я бы стал доказывать с пеной у рта: да люблю, чёрт тебя дери, люблю!.. Что мне сделать, чтоб ты, наконец, поверил?..
Раньше я никогда не злился на него за это – его нельзя не понять. Два года звенящего напряжения в воздухе, моя безучастность, сменявшая то скандалы, то желание прижать к себе его всего, дотянуться пальцами, губами, голосом – до сумасшествия и беспамятства – в постели. Моё лицо, уверенное и спокойное, с надёжно спрятанными в плотно закрытом рту скрежещущими от ярости зубами – когда я стрелял. Я бы сам не верил любовнику со стокгольмским синдромом, только бы и ждал, что бури после затишья. Раньше я никогда его за это не винил.
Жаль, что терпение моё быстро выходит. Вот и он – очередной предел, и я кидаюсь от него, как ужаленный, в другую комнату, истово роюсь в рассыпанном по полу хламе и успеваю до того, как он появляется в проёме, судя по роже кирпичом, готовый к любому моему спектаклю, и окликает со снисхождением и лёгкой усталостью:
- Хи...
- Теперь что думаешь? – я нарочно не поднимаю руку на уровень своих глаз, а затем и вовсе прижимаю ладонь к груди: уж слишком ощутимо она дрожит.
Мне стыдно и тяжело дышать по неясной причине, но все остальные методы уже исчерпаны, поэтому приходится терпеть. А он вдруг улыбается чуть лукаво:
- Думаю, что улепетнёшь, прихватив кольцо на память.
- ...да пошёл ты, - сокрушённо выдыхаю я и опускаю голову, - Нет, правда, иди-ка ты на хуй с такими предположениями, - порываюсь встать, но передумываю на полпути и, чертыхаясь, отыскиваю откинутую в спешке коробочку, - Ты, блядь, попробуй: это ж непередаваемые ощущения! Видишь, как меня кроет?.. Давай, давай! – вынимаю второе кольцо и протягиваю ему, - Я позорюсь уже второй раз, а ты к своему, небось, и не притрагивался... Может, до тебя, наконец, дойдёт, чего это стоит, дурья твоя башка... Ну?! – тараторю бессвязно, гневно потрясая вытянутой рукой.
- Хи, - у Кудо вдруг прорезается голос, да к тому же крайне серьёзный тон. Он рассматривает меня долго и пристально, и только спустя время продолжает, - Если ты сейчас не поднимешься, я это... могу и не сдержаться...
Рё кривит рот в адских муках борьбы с самим собой, затем подносит к лицу руку, пытаясь спрятать за ладонью то, как он давится воздухом. Этот кретин смеётся.
...а я подскакиваю с одного колена с той пружинистостью, которая, казалось, покинула меня ещё в семнадцать лет: я тогда все связки порвал к херам, с присущей грацией выпрыгнув из окна второго этажа...
Чего не отнять у Кудо, так это того, что он прекрасный стратег. Особенно в условиях узких, малых по площади пространств. Особенно когда я ему поддаюсь – то бишь, почти всегда. От дверей он не ступил ни шагу, очевидно, предполагая, что уже очень скоро я вновь захочу скрыться из виду и прикинуться ветошью в дальнем углу дома. Выжидательная тактика часто срабатывает на ура.
- Твою мать!.. – тонкая стена застонала от удара, а я прогнул спину от боли, когда Кудо, предварительно сгребя меня в охапку в проходе, впечатал в неё, - Я, конечно, понимаю, что ты по натуре крушитель, но хоть немного сострадания...
- Ты бы ещё посильнее разогнался, - ухмыляясь мне в самые губы, пробормотал он – отвечать я не стал, только вдохнул поглубже, принимая неизбежное.
Целовались мы, как укуренные подростки – громко, беспорядочно и не очень осмысленно, и настроение процессу, к моему стыду, по всей видимости, задавал я. В день моей ужасающей находки всё было совсем иначе: дёргался он, а я только извинялся, стыдливо глядя в пол, и ситуация в горизонталь переходила продуманно и плавно...
- Уэмура, - наконец, выдохнул Рё, прислонившись лбом к моему лбу, - Так, на будущее: ты шути, с чем хочешь, но только не с этим.
- Кто шутит?.. – я поднял бровь и, с грехом пополам протиснув между нами руку, раскрыл ладонь, где продолжал держать кольцо, - Будешь надевать или нет?
Он замешкался ненадолго, не ожидав от меня подобного куража, но затем охотно протянул мне руку, на что я вновь разнервничался, перепутал пальцы... однако, со второй попытки, кольцо всё же оказалось там, где ему и полагалось.
- Теперь порядок, - тихо и облегчённо резюмировал я, напоследок ткнувшись носом в щёку Кудо, пошире раздвинул фусума и выскользнул из комнаты, - Пойдём: дел невпроворот...
- Ты же понимаешь, что теперь я точно без тебя не уеду? – смешливо бросил Рё, нагнав и обняв меня со спины.
- По-твоему, я уже успел забыть, что ты упрямый осёл? – охнув от тычка под рёбра, рассмеялся я, - Ты бы и без колец нихера никуда не поехал. Просто момент был удачный.
- ...да ты, выходит, продуманный мудак...
На «дел невпроворот» ставит крест вялая драка не всерьёз, окончившаяся долгим лежанием на диване в обнимку. Прелесть момента, как и всегда, разрушает безмерно счастливый Бакэ, нализавшийся вина на всю оставшуюся жизнь и теперь пытавшийся улечься нам в ноги всей тушей. Впрочем, и это была не беда. Сетовать оставалось разве что на типичный, но такой невыносимый холод японского дома, продуваемого всеми ветрами. Благо, в доме Кудо в Америке котельная сделана на славу. Очевидно, в мечтах о ней, я тороплю его с отъездом, и часть разбросанных землетрясением вещей не возвращается на полки, а перекочёвывает в пыльные коробки из кладовой...