Я, как и любой адекватный человек, люблю пятницы, точнее, их вечера. Летом они тянулись приятно и долго: я накрывал на старый, видавший виды стол, который мы оттаранили на задний двор, Кудо готовил на гриле мясо, за которое я всегда начинал уважать его даже больше, чем всегда, и мы неспешно (или спешно – тут уж зависит от того, кто что успел перехватить на обед) принимались чревоугодничать: ели, пропускали по стаканчику или по паре… Словом, пятницы были хороши, покуда светило солнце и отовсюду не вылезала кусачая мошкара.
— Чем бы заняться на выходных? — поинтересовался я, только чтобы хоть как-то разбавить звуки, сопровождавшие наше увлеченное жевание.
— В душе не ебу, — как всегда предельно откровенно и кратко отозвался Кудо, и я, было, уже расстроился по поводу скоропостижной смерти едва родившейся беседы, но он вдруг продолжил, — Как насчёт того, чтобы пойти за меня? — спросил Рё предельно серьёзно, но в глазах у него заплясали лукавые огоньки: я успел заметить это прежде, чем он уткнулся взглядом в тарелку и отправил очередной кусок мяса себе в рот.
— А как насчёт того, чтобы тебе пойти на хуй? — ни секунды не теряясь, столь же деловито поинтересовался я: шутки из этой серии меня перестали даже заёбывать, не то, что смущать.
С момента переезда, не считая небольшой форы, которую Кудо мне дал, чтобы свыкнуться с домом — его домом, чертовски тёплым по сравнению с моей лачугой в Госёгавара, и поразительно уютным, если учитывать, что хозяин-бандюган, положивший лучшие годы на карты, деньги, два ствола и прочую херню в этом духе, по идее должен был мало что смыслить в обустройстве домашнего очага; домом, в котором я мог укрыться, но в котором я был несчастен; домом, в котором я пытался его убить, и в котором началась эпопея моего запоя: я ведь ещё перед тем, как достать припрятанный пистолет, слегка прибухнул для храбрости, хоть храбрости мне это и не прибавило, — хохмы про свадьбу стали практически нашей традицией. Семейной, блядь.
Раньше я задыхался от неловкости при любом упоминании об этом — первые несколько месяцев после возвращения Рё я вообще был жалок и слабо похож на самого себя: меня то и дело с головой захлёстывали эмоции от каждого его чиха. В глубине души я всегда подозревал, что я тот ещё истерик, но признать это смог лишь тогда, когда поймал себя на том, что могу прослезиться от умиления и какой-то убийственно щемящей в груди нежности, разглядывая его лицо, пока он спит... Да мало ли примеров, главное, что это была жесть, как она есть.
Позже, уже здесь, я успокоился и попривык, и разве что бухтел иногда в ответ, а раз эдак на десятитысячный и вовсе стал охотно принимать эстафету.
Что такого, в конце-то концов? Это свободная страна, и мы тут живём — вместе, два мужика, с завидной регулярностью потрахивающихся, у нас недвижимость, тачки, собака, будь она неладна, — типичная такая ячейка общества, разве что демографически бесполезная. Штат наш, да и город, а может, даже район, видывал херню и похлеще, и не раз, так что бесноваться мне не из-за чего. Сам с собой-то я уже давно примирился — кольцо ношу, не снимая. Во-первых, не пропадать же добру, да мне и не западло: я привык, что на пальцах вечно что-то болтается, а во-вторых, мне оно просто нравится. Стоило только убедить себя в том, что сделана вещица не из радиоактивного металла, она сразу же мне приглянулась: всё-таки, из всех подарков Кудо, этот был одним из самых путёвых, хоть и не пришедшихся ко времени.
— Тоже можно, — совершенно беззлобно и как-то с хитрецой протянул Рё, — Ты же знаешь, тут я всегда "за".
Я только взглянул на него искоса и ухмыльнулся, чуть запрокинув голову.
— Вот это я понимаю — готовность идти на уступки. Только не усердствуй с этим, не то я совсем растрогаюсь...
Какое-то время мы пошлили с умными лицами, периодически пиная друг друга под столом. Настроение от хорошего вина у меня взвилось выше потолочных плинтусов – настолько, что я, проигнорировав грязную посуду, потащил Кудо в дом, попутно целуя везде, куда дотягивался. Лезть по лестнице в спальню не хотелось совершенно, и мы завалились на диван в гостиной – почему-то долго ржали, как укурки, когда от придавленного чьей-то задницей пульта включился телевизор…
Идиллию, по закону жанра, разорвал звонок в дверь: Кудо, было, вскочил, но я одним рывком вернул его в исходную и, в красках описав, что планирую сделать с незваным гостем, вторгающимся в мою частную жизнь, поплёлся открывать в одних штанах.

На крыльце, теребя в руках большой бумажный конверт, отиралась рыжеволосая девчонка лет двадцати. Обернувшись к свету, пролившемуся из распахнутой двери дома, она улыбнулась с какой-то неприсущей курьерам искренностью, но быстро помрачнела, разглядев встрёпанного меня, стоявшего в проёме.
– Мистер Кардейл? – с опаской поинтересовалась она, поднимаясь по ступенькам и косясь то на след от пули на моём плече, то на шрам на горле, пускай обычно люди не замечали его.
Я вздохнул едва слышно, понимая, что поворачиваться к ней исполосованной спиной нельзя ни при каких обстоятельствах: чего доброго, сделает ноги.
– Реджинальда нет дома, – изо всех сил стараясь казаться дружелюбным, соврал я, предвосхищая тягомотину с вызволением «Реджинальда» на свет божий и вручением тому пакета, – Но я могу передать ему, – и протянул к девушке руку, как на грех, левую – та едва не отпрянула при виде моего раскроенного предплечья, но кое-как сдержалась.
Пока она мешкала, я всерьёз задумался о пластике келоидных рубцов, или как там это называется, чтобы поменьше шокировать соседских детишек и впечатлительных барышень. Тем более что на руку мою даже некоторые мужики поглядывают с брезгливостью. Длинные рукава, конечно, решают проблему, разве что не на пляже и не на баскетбольной площадке. Да и не таким летом в целом: в жару я в гробу видал и рукава, и таких вот любопытных.
Ещё немного помявшись, рыжуха опустила глаза и, на секунду вперившись взглядом в мою ладонь, вдруг просияла:
– О… – многозначительно протянула она и, заметив, как я недоверчиво приподнял бровь, быстро глянула в свои накладные и прощебетала, – Вы, должно быть, мистер Оно?
– Допустим, – хмыкнул я, привалившись плечом к косяку.
И с каких это пор Кудо стал указывать меня как альтернативного получателя на всяких бумажках?
– Тогда я точно могу отдать это Вам, – радостно возвестила девчонка и всучила мне пакет, следом протягивая ведомость, которую я подмахнул, толком не приглядываясь.
Вернув курьерше бумагу, я ещё с полминуты наблюдал, как она рассматривает меня влюблёнными, чисто платонически влюблёнными, глазами – будто детёныша панды в зоопарке. Наконец, она спохватилась:
– Всего хорошего! – спешно убрав ведомость в сумку, пропела и сделала шаг от двери.
– И Вам, – улыбнулся я запоздало, уже закрывая дверь, и, чуть отойдя, фыркнул и пожал плечами, – Чудила…
Кинул, было, конверт на низкую тумбу, рядом с телефоном, и поспешил обратно, но вовремя спохватился, вернулся и надавал Бакэмоно, уже почти принявшемуся жевать его уголок, по шее, после чего убрал документы Рё в шкаф.
– Кому там неймётся? – спросил он меня, лениво потягиваясь, когда я вернулся.
– Тебе прислали очередную херню, – отозвался я устало, отмахнувшись, – Вряд ли что-то важное: по крайней мере, на извещение о получении наследства или повестку в суд не смахивает, хотя с тебя станется: ты же у нас… – тут я осёкся, вдруг заметив, как внимательно Кудо рассматривает меня, приглаживая ладонью мою футболку, оставшуюся лежать у него на животе, и упёрся в бока ладонями.
– Ты прямо так и выходил? – поинтересовался он неприсуще деликатным тоном.
Я кивнул. Рё почесал в затылке и, помолчав, вдруг прыснул:
– Пытаешься соблазнить кого-нибудь своим суповым набором?
– Отъебись, – на автомате огрызнулся я, но затем окинул свой «суповой набор» взглядом и сам улыбнулся, не выдержав заразительности смеха Кудо.
Я подошёл к нему, сидящему на диване, и запустил пятерню в седые волосы, ставшие в свете закатного солнца какими-то розово-жёлтыми, убирая их со лба.
– Ты же повёлся, – говорю сквозь ухмылку.
На что повёлся, правда, я так и не понял: в начале нашего знакомства морда моего лица представляла собой совсем жалкое зрелище. К тому же, живя у Дока, я как никогда любил кутаться в мешковатые тряпки, в которых сложно было разглядеть даже «суповой набор».
– Я-то – да, – весело хмыкнул Рё, укладывая ладони мне на поясницу и притягивая ближе, – Но, видишь ли, то была Япония. В этой стране котируются загорелые качки, а мы с тобой пролетаем в трубу…
– Тем лучше для меня, – резюмировал я вполголоса и подтолкнул Кудо в плечо, чтобы тот лёг, и, втиснув колено между спинкой дивана и его бедром, а другое поставив на край, с грехом пополам забрался сам, – Напомни мне: на чём нас прервали?
– Мы обсуждали планы на выходные, – Рё ухватил меня за загривок и по-свойски припечатал поцелуем, после чего прибавил, – И ты, кажется, предложил мне куда-то пойти, точно не припомню, куда…
– Ах, да, – выдохнул я ему на ухо и прикусил мочку, силясь сдержать смех, – А я успел сказать, что никогда не стоит откладывать на выходные то, что можно сделать в пятницу?
– Сдаётся мне, что успел, – в отместку оставив отпечаток зубов на моём плече, пробасил Кудо, – И я не могу не согласиться с этим мудрейшим высказыванием, – и потянулся, было, к лицу, но вдруг зажмурился и резко отвернулся, принявшись от чего-то отплёвываться.
До меня дошло, когда он вслепую нашарил мою голову и обеими руками принялся заправлять за уши свисающие пряди волос.
— Знаешь, Хи, тебе бы тоже не помешало куда-нибудь сходить. К парикмахеру, там, – произнёс он слегка раздражённо, закончив и взглянув мне в лицо, — На хипаря начинаешь смахивать.
— Не начинаю, не беспокойся: идея свободной любви мне по-прежнему не близка, — фыркнул я, неосознанно приглаживая собственную шевелюру, – Ты ничего не понимаешь! Я, может, для свадебной причёски отращиваю. Ну, знаешь, такое гнездо на голове, с кучей шпилек, которыми можно при случае повыковыривать глаза нерадивым гостям…
– О, ну, раз такое дело, прощаю, – отмахнулся Рё, а потом спросил с живым интересом, – Ты там, часом, с платьем не определился?
– А ты, часом, не охренел? – вздёрнул я брови в напускном возмущении, – То есть, причёски тебе не достаточно?
– Пф-ф-ф, ну ты спросил! Нет, конечно. Это ж неинтересно! – в лоб заявил мне Кудо, стараясь не колыхаться от смеха.
– Сраный фетишист… – подавлено и, подозреваю, совершенно необидно обозвался я, опуская голову.
– Про чулки и шпильки не забудь, – уже откровенно ухохатываясь, Рё слегка похлопал меня по щеке, чем и нарвался на страшную изобретательную месть.
Иногда мне становилось одновременно жутко и смешно от осознания, насколько я любил жизнь, которой жил здесь и сейчас. Очевидно, я успел так набегаться и так настрадаться, что был безмерно рад заниматься самой непыльной работой в чётком соответствии с графиком, выгуливать своего гигантского пса на потеху идущим в школу детям, валяться в гамаке, читая книгу или пересчитывая листья на дубе, к которому тот был привязан, болтать с Рё о какой-то бестолковщине, а лучше – просто молчать и быть с ним рядом. И место, где мы жили сейчас, как нельзя лучше подходило для этого.
– Хорошо, что ты не продал дом, – выдохнул я уже тогда, когда Бакэмоно устал таранить запертую дверь, за окном сгустились сумерки, а Рё дремал, пристроив голову мне на плечо и вывернувшись в какой-то совершенно неудобной позе, позволявшей нам вдвоём умещаться на узкой софе.
Мне было жалко будить его, чтобы отправить в душ, а затем – в постель, но он, к моей радости, смекнул, что к чему, без слов и тормошений, стоило только мне прижаться губами к его макушке.
– Не, всё-таки, диван – не вариант, – прочистив охрипшее горло, недовольно вздохнул Кудо и захромал в сторону коридора, где его поджидал Бакэ, на занемевших ногах.
Пёс чуть не снёс его, на что Рё только вяло чертыхнулся, и тут же устроился на освободившемся месте рядом со мной. Ни злиться, ни воспитывать у меня не было сил: я только потрепал его между больших, стоящих торчком ушей, пока пытался уберечь лицо от встречи с вездесущим мокрым носом и этим его кошмарным, длиннющим языком.
– Может, ты знаешь, чем мы займёмся на выходных? – спросил я, наконец, заборов мохнатое белое чудище и уложив его голову к себе на колени.
Судя по всему, у Бакэ идей тоже не было. Может, и к лучшему: в субботу не грех позволить себе лениться.
В этом доме – никогда не грех.

Утро субботы и впрямь вышло ленивым: мы оба долго не могли встать, то и дело пытаясь спихнуть друг на друга прогулку с Бакэмоно, в итоге снова и снова проваливаясь в сон. В очередной раз проснувшись от какого-то жутковатого бреда, который часто наведывался ко мне после первого пробуждения, я предложил Кудо сделку: я, так и быть, изволю быть протащенным за Бакэ на поводке несколько кварталов, но при условии, что меня накормят. Рё без промедлений согласился, деликатно опуская упоминание о том, что это, вообще-то, моя собака, и я обязан ей заниматься и безо всяких кухонных помыканий. Иногда его молчание, и впрямь, на вес золота.
– Совсем забыл, – пробормотал я, отрываясь от кружки с кофе, – Твой пакет в прихожей. Я его сныкал от Бакэ в шкафу.
– Притащи, а? – попросил Кудо, энергично отскребая от сковороды пригоревший край яичницы, – Тебе же нетрудно?
– Нетрудно, – я уже вернулся на кухню с конвертом: больше кобениться этим конкретным утром мне почему-то не хотелось.
Я впервые как следует рассмотрел посылку и невольно напрягся: под «псевдонимом» Рё на жёлтой бумаге значилось: «Хэйден Хилари Оно».
– Я тоже тут вписан, – даже как-то растерянно проговорил я, подходя к столешнице и выуживая из подставки нож, – Я посмотрю?
– А, – Рё мельком взглянул на пакет, и лицо его сразу прояснилось, что меня и успокоило, и насторожило одновременно, – Без проблем, валяй.
Не успел он договорить, как я вскрыл конверт и принялся потрошить его. Бумаг было несколько, на самом верху болталась какая-то не слишком примечательная тонкая бумазейка с цветной подложкой, явно не имевшая какой-то юридической силы и являвшаяся, по всей видимости, сопроводительным письмом. Её-то я и выудил и принялся бегло читать вслух себе под нос:
– Мистер Кардейл, мистер Оно, спешим уведомить, что Ваши заявления на регистрацию бра…
Я почувствовал, как сердце пропустило несколько ударов подряд, а кровь схлынула от головы к пяткам – буквы перед глазами предательски поплыли. Нащупав неподалёку табурет, я осел на него и с грехом пополам подтянул к себе свою кружку, жадно допил уже остывший кофе, после чего, продышавшись ещё немного, продолжил:
–…ка…были рассмотрены и приняты… Дата и время регистрации указаны ниже, просьба не опазд… Кудо, ты что, охуел?
– Так и написано? – гоготнул Рё, обернувшись, но, напоровшись на мой переполненный яростью взгляд, посерьёзнел, – А что не так? – он подошёл ко мне, но забирать бумагу не решился, поэтому взглянул в неё из-за моего плеча, – Да ладно, лёгкий косяк с датой… Я, конечно, в субботу просил, но в воскресенье тоже ничего, а? Ну, возьмём отгулы, если не проспимся, один раз живём, всё-таки…
– Ты серьёзно, мать твою? – прошипел я и заехал Кудо по боку со звонким шлепком, – Если это чёртов розыгрыш, то лучше, блядь, прямо сейчас беги, шутник ёбаный, я честно предупреждаю…
Но Кудо не сдвинулся с места. Я умоляюще взглянул на него снизу вверх и, поняв по его лицу, что даже он не так жесток для подобных шуток, тихо застонал и развернулся к столу, раскладывая перед собой все документы, а вернее – их копии.
– Как ты это провернул без меня? – подперев голову одной рукой, спросил я куда-то в пустоту.
Вот только Рё не воспринял вопрос, как риторический, и принялся рассказывать, в красках и чуть ли не в лицах:
– Я пару дней назад был в центре, еду такой, глядь – мэрия… Думаю: «А ведь мне там что-то давно нужно было сделать», пока вспоминал – чуть мозги не вскипели, но всё-таки вспомнил, и вот!.. Знаешь, Хи, там такие милые люди работают: я же во всех этих бумажках нихера не смыслю, а они мне всё объяснили, помогли…
– Ты спиздил у меня мой ID, – констатировал я, обхватывая дрожащими пальцами пустую кружку.
– Не спиздил, а позаимствовал! – обиженно буркнул Кудо и, подумав, прибавил, – И сразу вернул.
– И ты написал за меня заявление, – продолжил я, как мог, спокойно, – А потом подписал его моей липовой подписью и заверил у нотариуса… Пиздец, это у того самого, который нам здесь половину документов делал?
– Ну да, – простодушно кинул он, – У кого ж ещё?
– Браво, – кашлянул я в кулак, – Превзошёл самого себя.
Я встал и поплёлся в гостиную на ватных ногах: мне казалось, что я видел там какое-то брошенное комом тряпьё, а подниматься в спальню было некогда. Бакэ, прибежавший за мной, принялся радостно носиться кругом, видя, как я одеваюсь, и, в конечном счёте, мне даже пришлось подтянуть его к себе за ошейник и строго сказать, что это, вообще-то, не про его честь. Что-то такое произошло с моим голосом, что он вдруг всё понял и прижал уши, чуть слышно заскулив.
– Да ладно тебе, – смягчился я, обняв его ненадолго, – Я быстро, вот увидишь.
Я дёрнул в прихожую, сгрёб в карманы ключи, ID и всё, что, по моему мнению, могло бы мне пригодиться, а потом, зайдя в кухню, спешно собрал и засунул обратно в конверт все бумаги. Рё, сидевший за столом и ковырявший вилкой свой кулинарный шедевр из трёх яиц, только взглянул на меня с тоской и едва ощутимой усталостью. Я смотрел на него какое-то время, а после опомнился, развернулся на пятках, и только тогда услышал в спину:
– Ну куда ты, Хи?
– Исправлять всё дерьмо, которое ты сотворил, – пожал я плечами.
Ответа, к моей радости, не последовало. Выходя на крыльцо, я активно размышлял, как бы мне доехать до мэрии, дать заднюю по всей этой ебанутой затее и вернуться максимально быстро, чтобы Бакэмоно ненароком не сдох от нетерпения в ожидании утренней прогулки. Здесь-то Рё и схватил меня за руку, пытаясь втащить обратно, да с такой силой, что я чуть не приложился лбом о приоткрытую дверь.

– Заебал дурить, – прорычал он, улучив момент и отпихнув дверь подальше, оставив мне в качестве оборонительного укрепления один лишь косяк, – Иди в дом!
– И не подумаю, – прокряхтел я, упираясь и изо всех сил стараясь не выронить зажатый под мышкой конверт, а потом вдруг прокрутил его слова в голове и вскипел, – …это я-то дурю?!
– Ты, конечно, – не без самодовольства наблюдая, как я задохнулся от возмущения, протянул Кудо и, перехватив мою руку под локтем, подтянул меня к самому порогу.
– Отпусти меня, – потребовал я, прекрасно понимая, что от хорошо мотивированного Рё без его согласия можно усвистать разве что после серьёзной драки, пока тот лежал бы отключке, – Отпусти сейчас же! Хватит.
– Это тебе хватит, – разозлился он, снова дёрнув меня и уперев в дверной откос, – Чего ты боишься? На кой чёрт мы вообще сюда вернулись, если не за этим?
– Мы вернулись, потому что я устал смотреть, как ты болеешь и загибаешь… – я вдруг осёкся, увидев, как он переменился в лице, взглянул на меня одновременно с обидой и сожалением.
Я знал, как больно ему слышать в любой форме, даже в шутку, что его болезнь порой доставляет волнения и хлопоты. И я прекрасно помнил, кто виноват в том, что он заболел. И мне хотелось сдохнуть прямо на месте всякий раз, когда у меня не получалось удержать язык за зубами, и сейчас я снова готов был провалиться сквозь землю.
В любой другой момент он бы просто ушел, но я, кажется, знатно побледнел от страха и уже сам вцепился в его руку, тем самым вынудив остаться.
– Прости, – прошелестел я, еле двигая губами, стараясь заглянуть ему в глаза, и, удостоверившись, что он не сбежит, решил вернуться к нашим баранам, но уже спокойнее, – …но ты обманул меня! Как тебе это только в голову взбрело… – выдал я рассеяно, – Неужели нельзя было спросить меня?
– Я думал, что уже спрашивал, – пожал плечами Кудо и кивнул на мою руку с кольцом, – И мне казалось, что я правильно понял ответ.
Меня укололо с новой силой. Иногда я забывал, что он купил кольца ещё до всего, иногда я даже позволял себе злиться и думать, что лучше бы уж он не говорил мне об этом. Мне было невыразимо стыдно за себя и за свою тогдашнюю уверенность в том, что я в этом доме только для мебели. Пока я гнал от себя мысли о том, как Рё нужен мне, поганой метлой, он решился на шаг, которого я никогда не мог от него ожидать.
Мне было стыдно за то, как по-скотски я себя вёл всё то время, что жил здесь, и даже за то, как я накричал на него, найдя эти чёртовы кольца… Из-за меня он сомневался в себе. А теперь мне меньше всего на свете хотелось, чтобы он сомневался.
– Редж… – я привык называть его Реджинальдом, стоило нам не то, что выйти – высунуться на улицу, и сейчас я помнил, что дверь по-прежнему оставалась открытой. Я приложил ладонь к его щеке, проглотил комок, вставший поперёк горла, и виновато отвёл глаза, – Я люблю тебя, я так тебя люблю, просто…
Я недоговорил – только вскрикнул, врубившись затылком в косяк, когда Рё накинулся на меня с поцелуями, не принимая возражений. Поцелуи и касания для него всегда были лучше и важнее слов, и он всегда реагировал на мои чертовски немногочисленные признания одинаково. Я, в свою очередь, не требовал от него ничего другого. Невербальные объяснения в любви Кудо удавались выше всяких похвал, не требовали дополнений.
– Нам надо было обсудить это, – по факту я сдался: обмяк и обхватил его за шею обеими руками, но формально не терял надежды, – Что, если я не могу в этот день? Вдруг меня вызовут на работу?
– Хи, иди на хер, – любовно отозвался Рё, – Ты грёбаный переводчик, какие вызовы на работу? Ты по будням-то давно в офисе был? – я хотел, было, что-то ему возразить и даже рот открыл, но Кудо отрезал уже грубее и нетерпеливее, – Нечего предъявить – лучше заткнись, – и с превеликой радостью помог мне заткнуться.
– …какого чёрта я должен брать твою фамилию?! – неожиданно вспомнил и возбухнул я спустя несколько минут сладостного молчания, – По какому такому праву ты меня записал, как Кардейла? – я взял его за плечи и встряхнул, заглядывая в лицо и тем самым намекая, что этот вопрос меня и впрямь интересует.
Кудо только ухмыльнулся и ответил вполголоса:
– Я тебе дал эту фамилию, я её тебе и сменю, – и, подумав, прибавил совсем весело, – Да и потом, Хилари Кардейл, как по мне, звучит куда лучше.
– А за бабское имя я тебя точно когда-нибудь пришибу, – шикнул я.
– Какое-то позднее у тебя зажигание, чувак, я бы на твоём месте уже смирился…
Я только пихнул его в шутку: на что-то более существенное меня не хватило. Мы ещё долго зажимались на крыльце, временами собирая зевак (одной чрезмерно любопытной парочке подростков Кудо даже крикнул что-то в духе «Отъебитесь, я жениться собрался», на что получил в ответ одобрительный присвист и мою оплеуху), Бакэмоно, успевший таки погрызть выроненный мною конверт, с любопытством наблюдал за нами из-за угла, пока не взвыл и не вытащил меня на улицу, ухватив за штанину зубами. Отпустить меня хоть на секунду он не соглашался ни в какую, и Кудо пришлось кидать мне поводок и всю остальную лабуду через полдвора.
Пока выгуливал Бакэ, развлекая одним его существованием соседских детишек, я размышлял, из-за чего же, собственно, чуть не вышло скандала. Что такого, в конце-то концов? Наш район, и город, и штат видывали херню и похлеще. Да и Кудо правильно сказал: живём один раз… Сам он, правда, являлся исключением из этого правила, и у меня, благо, ещё была пара месяцев, чтобы подумать, что сказать ему о его исключительности перед толпой гостей.

Когда меня нехило качнуло на лестнице, и я решил перевести дух, вцепившись в перила, ко мне наведалась мысль, что мешать лошадиную дозу успокоительного со средством от головной боли было в высшей степени херовой идеей. Равно как и устраивать мальчишник «как у людей» – в ночь перед самой свадьбой. Поначалу я задался целью не пить, но уже вскоре понял, что отвечать на расспросы о собственной личной жизни и при этом оригинально отшучиваться без пол-литра практически невозможно. Рё, должно быть, держался получше меня: он вообще не из стеснительных, по крайней мере, на людях…
Я задумался, что, возможно, ошибался, когда застал его на кухне, сидящего за столом с выражением райского наслаждения на лице – к виску он прижимал початую бутылку пива, успевшую покрыться испариной.
– Оторвите от стула свою величественную задницу, мистер Кардейл, – громко продекламировал я, не без удовольствия наблюдая, как Кудо едва заметно вздрагивает, – Точность – вежливость королей.
Он собирался, было, что-то съязвить мне в ответ, но, видимо, передумал, разлепив глаза и взглянув на меня.
– Охренительно выглядишь, – у него явно сорвалось с языка: сам по себе мистер Кардейл не был горазд на комплименты.
– Да ну? – хмыкнул я, слегка пошатнувшись и поспешно упершись рукой в дверной косяк, – Я думал, ты расплюёшься: ни шпилек, ни гнезда на голове… Даже костюм, вон, не белый.
Костюм для особых случаев у меня был один уже несколько лет. Сносу ему не было, хотя бы потому, что в «Миллениуме» под «особыми случаями», как правило, подразумевались похороны, а туда я таскался нечасто. Но, раз уж «Миллениума» больше не существовало, а костюма лучше, чем сшитый на заказ, никогда быть и не могло, я решил покончить с его тёмным прошлым.
– Нет, правда, как тебе удалось? – проигнорировав мою издёвку, Рё, наконец, встал и подошёл ко мне, – Ты нажрался вчера хлеще моего.
– Ничего я не нажрался, – насупился я, но немного погодя расплылся в ухмылке, – А вообще, некоторые тайны открываются любопытным женихам только после свадьбы.
– Надеюсь, ты не собираешься завтра выдать мне тайну про то, что ты многодетный отец? – деловито поинтересовался Кудо и тут же огрёб почти невесомый, но всё же шлепок по уху.
– Не вижу спешки и метаний, – я пристально оглядел его с головы до ног, – Хочешь сказать, что ты готов?
– А что, нет?
Я вздохнул и растёр лоб ладонью. Кудо, конечно, был одет, что не могло не радовать, но быть просто одетым в данной конкретной ситуации было недостаточно. С тоской поглядев на его полурасстёгнутый воротник, я велел ему стоять смирно и метнулся наверх, где к собственному счастью быстро отрыл на антресолях футляр с ещё одной бабочкой. Я не надевал её ни разу, притом не столько потому, что всю жизнь отдавал предпочтение галстукам, сколько потому, что не мог понять, в каком пьяном угаре её купил. Думаю даже, что мне её подарила какая-то девчонка, как никто сведущая в вопросах мужской молодёжной моды: бабочка была развесёлая, в пёструю клетку.
Найдя ближайшее зеркало, я, едва не удавившись второпях, поменял галстуки и вернулся к Рё с уныло повисшей в руке полоской чёрной ткани.
– А почему не эту? – с улыбкой спросил он, кивнув мне на горло, не столько из живого интереса, сколько из стремления подстебнуть.
– Потому что в этой, – просопел я, пытаясь допетрить, как завязывать бабочку на чужой шее, а не на своей, то и дело начиная заново и притягивая Рё поближе, – ты будешь выглядеть, как мудак, а я – просто как жизнерадостный педик. Учитывая специфику мероприятия, я могу себе это позволить…
Кудо заржал в голос. Я, как жизнерадостный педик, не стал его одёргивать и даже сам посмеялся, но, скорее, нервно, а потом, стоило только мне расправить узел бабочки, как надо, я признался неожиданно севшим голосом:
– Кудо… У меня поджилки трясутся, – и, вздохнув, пошёл на предельную откровенность, – А если я сглотну ещё пару колёс, меня точно развезёт.
– Вот кретин, – сухо констатировал Рё, будто выставил мне диагноз, – Ты объебался в день собственной свадьбы?
– Я не объебался, я просто чутка перебрал с успокоительным!.. – в очередной раз обиделся я, но виновато потупил взгляд.
– Главное не превратись в спящую красавицу в самый неподходящий момент, – Кудо по-доброму, даже с каким-то пониманием ухмыльнулся и коснулся костяшками пальцев моей щеки.
Я ненадолго прикрыл глаза, силясь вспомнить, почему мне кажется, что «спящей красавицей» меня обзывают не в первый раз, но попытка успехом не увенчалась.

Я снова вздохнул и уставился на Рё с каким-то невыразимым ужасом.
– Напомни мне: зачем мы это делаем?
– Мы ведь уже обсуждали, – он сгрёб меня в охапку и прислонил к себе одной рукой, – Ну, например, если я откину коньки, ты на законных основаниях сможешь меня зарыть… – тут он притих, получив от меня больнючий тычок в бок.
– Что-нибудь более романтичное, пожалуйста, – промурлыкал я ему на ухо, как ни в чём не бывало.
– Ну… – Рё замешкался и решил подстраховаться, – Ты будешь меня пиздить, если я скажу про детей?
– Не буду, – пообещал я, после добавив со смешком, – Но зачем говорить про чужих детей, когда есть родные, а, папаша?
А вот здесь досталось уже мне: я отпрянул от Кудо, как ужаленный, шипя и растирая нывшие рёбра.
– Ладно… – раздражённо поджав губы, задумался он, но спустя несколько секунд просиял, – О, я знаю! Давай сойдёмся на том, что мы просто собрались покрасоваться, а потом напиться в слюни, потому что мы можем?
– Знаешь… А вот это заебись, – одобрительно закивал я, – Мне прям подходит. Тебе подходит?.. Ну и отлич… да твою же мать! – при взгляде на часы я куда-то форсировано рыпнулся, но Кудо вовремя ухватил меня за руку и удержал.
Про себя я подметил, что он абсолютно верно обратил внимание на себя, как на главную причину моего беспокойства, и я начал торопливо приглаживать и отряхивать его пиджак, заодно проверяя наличие ингалятора в кармане.
– Да забей ты, я же охуенен в своей лёгкой небрежности, – хохотнул Рё, но вдруг посмотрел на меня с немой мольбой в глазах, – Ты же не заставишь меня что-то делать с моей хернёй на голове?
– Я люблю твою херню на голове, – поспешил я его успокоить, и, ещё немного подумав, ненадолго прижался губами к его щеке, – И всё остальное тоже… А это, – заговорил я уже с нажимом, выбираясь из рук Кудо с огромным трудом, – оставь для гостей. Им же наверняка интересно, как это бывает у педиков, жизнерадостных и не особо…
По дороге в мэрию мы успели разругаться и тут же помириться, уже там Рё поволок меня за угол и принялся снимать с пальца кольцо, а, заметив на его месте белую полоску незагорелой кожи, ещё и отчитал, дескать, всё это жуткое палево и так дела не делаются. Мне оставалось только смеяться, и смеялся я власть: успокоительное начало брать своё. В какой-то момент, когда мы растянулись на лавочке в зале ожидания, я даже уронил голову Кудо на плечо и стал сокрушённо рассказывать, как мне жаль, что с нами нет Бакэмоно – «он бы порадовался», но собрался после нескольких щелчков по носу; потом вздыхал, что у нас больше нет такого славного повода для шуток…
…но всё это в конечном итоге не так уж и важно, если ты говоришь «да» и слышишь его же в ответ.