В последнее время моя мать частенько обвиняет меня в том, что я делаю из её поступков или слов (а чаще — их отсутствия) несуществующие, неправильные выводы, которые смертельно её обижают. Что ж, даже если она и права, то два сапога — пара. Родная кровь, как-никак. Сегодня меня обвинили в том, что чужое мнение мне важнее, потому что я посмела заметить: к удивлению, абсолютно чужие люди осознают размеры моего жизненного геморроя куда чётче, пускай не видят этот геморрой каждый день, во всей красе. Ещё и припомнили, к случаю, что и так второй день на таблетках.
В такие моменты я отрекаюсь от слов про то, что боюсь взрослеть. Лишний год не помешал бы мне хотя бы для того, чтобы формально обладать правом решать свои проблемы самостоятельно, никого не прося об этом за неимением полномочий. Либо мне надоело размазывать сопли, либо я реально неизбежно подступаю к дурке. Может, всё сразу.
К ней вовремя зашли по делам: мне хватило нескольких минут в комнате, чтобы утереться, повыть десять секунд в подушку — для отчётности, и вернуться на кухню в более или менее приемлемом виде. Но я так и не поняла, упорно она игнорировала картину, или просто всеми силами старалась не спустить на меня всех Полканов при виде того, как я то и дело подбирала кусок хлеба то с тарелки, то со стола: руки у невротички дрожали.
Советчикам, каждый раз наталкивающим меня на этот разговор, непременно приводящий к подобным последствиям, grand merci. Мне так лучше понимается весь уют нашего прелестного семейного гнёздышка.

Есть для меня, как и для многих, два неприкосновенных старых извращенца - Том Джонс и Джо Кокер.
Но если под голос Кокера хорошо выделываться и просто двигать бёдрами, то Джонс успевает ещё и греть душу.
Хотя бы потому, что чувства, пусть временами и довольно низменные, о которых он пишет, я знаю. И, к счастью, ещё прекрасно помню.
You don’t have to be beautiful to turn me on,
I just need your body baby from dusk till dawn!
You don’t need experience to turn me out,
You just leave it all up to me, I’ll show you what it’s all about!
You don’t have to be rich to be my girl,
You don’t have to be cool to rule my world,
Aint no particular sign I’m more compatible with
I just want your extra time and your kiss!
Эта песня уже несколько суток владеет моим сознанием, и, может быть, это есть тот самый "особый знак".


Listen or download Tom Jones Kiss for free on Prostopleer

"Руби!" - сумасшедшим ором разрывается кто-то внутри меня, охрипнет вот-вот, - "Глубже вдох, выше замах, резче! Руби!" И я вроде бы следую указаниям, да только одни искры летят в лицо, потому что узлы из стали.
Да и воля, кажется, не хилее, чем у других. Ложка дёгтя вот в чём: не горят ниже горла пожары, способные плавить вольфрам, позволяющие ковать из него лезвия для топоров.
Но когда-нибудь - свято верю - я подброшу довольно дровишек.

Это статика: чем теснее и чаще трение, тем сильнее разряд, как итог.
Живёшь, а потом тебе перестают желать спокойной ночи, поскольку самой бы просто упасть и скорее уснуть, и дверь в твою комнату просто закрыта. Нюанс по поводу того, что закрывается она от кошек, а не от людей, не учитывается.
Эти мелочи - взвесь в воздухе, никчёмная, незаметная пыль. Не заметная до тех пор, пока не осядет где-то на подкорке. А прибираться я не люблю в силу природной лени.
Снилось на днях, что выбрались с ребятами на природу, на место, где были когда-то очень давно. Проводим время, как обычно, неплохо, и несколько позже один товарищ отводит меня в сторонку, причём в сторонку прилично далеко - поговорить, но поговорить не выходит, потому что чувствуем кожей, будто неподалёку изо всех сил напряглись как минимум пары четыре человеческих ушей. Чужих. Он опускает голову и говорит сквозь улыбку:
- Не люблю больше эти ёлки. Раньше они слушали, а теперь только передают.
- Но дело-то не в ёлках...
В людях, которые сделали чьё-то всеобщим достоянием, фактически изничтожив. Словно рассеяли горсточку пыли в бесчисленных тоннах атмосферы. А ёлки с осевшими на них обстоятельствами - всего лишь очередные жертвы случая.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Час ночи. Стоим на балконе подъезда, ребята курят табак и не только табак, я дышу и уже не кашляю.
Весьма неожиданно для всех один мой хороший друг рывком стаскивает исподнее другого моего хорошего друга с законного места, оставляя его где-то в районе щиколоток. Должна заметить, что он и был в одном исподнем: в приличном обществе это называется "пижамная вечеринка", но, согласитесь, у нищебродов редко бывают пижамы. Также упомяну, что случалось это уже второй раз за вечер, но привыкнуть к такому... нет, реально, конечно, но повозмущаться ради приличия надо.
Второй раз за вечер я вовремя и успешно закрыла глаза ладонью, процедив сквозь зубы некий хлёсткий или не очень матерный оборот. Правда, убрать руку поторопилась.
Уже довольно невозмутимый товарищ, маясь со стаканом в одной руке и сигаретой в другой, всё ещё пытался натянуть назад свои семейники, или что это было, боксеры (если это всё-таки не одно и то же), вы уж меня простите, я не разбираюсь в мужских трусах.
К чему я это всё... Далее очень пьяным и флегматичным голосом была произнесена фраза, которая разорвала ночное небо Южного Измайлово нашим истерическим, диким хохотом.
- Будем считать, что я сделал это быстро!
Вбегает сегодня этот персонаж, свеженький такой, радостный, говорит: "Лена, ты знаешь, я решил, кем хочу стать в этой жизни! Буду поступать на маркетинг! В Вышку!"
А я вообще-то его люблю и за него болею, мне бы в самом деле в пору обрадоваться, что не все мозги прокурил, что появилось хоть немного амбиций, что мать под монастырь не подводит своим раздолбайством...
- Ну, будем считать, что ты сделал это быстро.
Но он-то знает, что я считаю, что все любят меня за сарказм. И за то, что я помню всё в мельчайших деталях.

"Если вам перед путешествием дали денег, а вы обратно ничего не привезли в подарок, вы просто говно", - я не знаю, почему меня именно от этого пробил истерический хохот, вроде СПРАВЕДЛИВО же... Видимо, я представила японца, который настолько обиделся, что в его взгляде с трудом, но можно прочитать, что ты говно, что, в общем-то, при их тотальной вежливости impossiburu
Себе на заметку. В принципе, может пригодиться для лучшего "ояпонивания" своих персонажей.

Снилось, что я была маленькой тонкокостной (ха-ха!) женщиной слегка за двадцать. Я носила дурацкие шляпки и пышные юбки, тонкие перчатки и изящные туфельки, и нога моя, конечно же, была не 44, а, скорее всего, 35 размера. У меня были длинные волосы, слегка вьющиеся, как им, по сути, и положено, и довольно высокий, но мягкий, без истеричных нот, голос. Я жила в Европе, в какой-то солнечной и спокойной, тихой стране с чистыми улицами и улыбчивыми жителями. Жила в огромном особняке в красновато-розовых и жёлтых тонах с бесконечными залами и многометровыми окнами, который был окружён парком, особенно красивым в начале осени. Вполне подходящие идиллические декорации для вышеописанной принцессы.
И всё бы ничего, если бы только я, входя каждый день в просторную, наполненную воздухом и светом, гостиную, не встречалась с мужчиной несколько старше меня, неизменно в безукоризненно отглаженном костюме, с выражением вселенской скуки на лице. Я садилась с ним рядом на обитый дорогой тканью диван, клала локти на колени, непременно сведя ноги вместе и держа спину прямо, опускала взгляд на свои руки и с покорностью выслушивала всё, что он говорил. Он всегда был недоволен мною. Всем, что составляло меня и мою заурядную жизнь: деятельность, вкусы, привычки, манеры. Высказывался предельно спокойно, тактично, но крайне устало, настолько, что сквозь усталость ощутимо сочилось отвращение. Мы пытались дискутировать вот так, не смотря друг на друга, в тишине, нарушаемой лишь тихой игрой на рояле, за которым сидела служанка. Потом он обязательно отправлял служанку за кофе и продолжал говорить со мной тоном ещё более холодным, нежели тем, которым говорил с ней. Я, неслышно вздыхая, долго разглядывала кольцо на безымянном пальце и пыталась понять, почему он обвиняет меня во всех смертных грехах каждое утро и каждый вечер, но не позволяет мне исчезнуть из его жизни. В открытую преподносит факт о том, что не выносит меня, и требует близости, которой я, конечно же, не хочу больше всего на свете, каждую ночь. Я не знаю, сколько живу подобным образом, знаю только, что не люблю его и, пожалуй, никогда по-настоящему не любила. Зато боюсь до смерти.
Мне предоставлена полная свобода передвижений, у меня есть личный водитель - охранник и персональный прислужник по совместительству. Я знаю в этом городе каждый музей и каждую картину в каждом музее, весь ассортимент магазинов, названия книг в библиотеках, меня помнят все жители города и, наверное, даже птицы в парках. Мне с трудом дышится от скуки здесь, где так мало места, но я прилагаю все усилия к тому, чтобы оттягивать момент возвращения домой насколько возможно.
Однажды я прошу ранее упомянутого человека, которого, пожалуй, считаю своим единственным другом, отвезти меня к одному старому дому. Мы поднимаемся на третий этаж и проходим в отчего-то незапертую двухкомнатную квартиру. Маленькую, душную, с ветхой мебелью, расставленной по углам, выцветшими от времени обоями и тяжёлыми тёмными шторами. Я распахиваю их, и крохотную комнатушку заливает послеполуденное солнце. Я прищуриваюсь, а после улыбаюсь как-то странно.
На меня, как во сне, так живо, так ярко накатывают воспоминания. Мы гуляем вдоль берега моря, я так же жмурюсь от солнца и пытаюсь удержать равновесие, идя по крупной гальке, упоенно вдыхаю запах солёной воды. Он рассказывает мне что-то невероятно интересное, но совершенно мне, совсем девочке, непонятное, я только смеюсь, то опуская подбородок к груди, то запрокидывая голову, придерживая то и дело норовящую упасть шляпку. А позже он приводит меня в эту квартиру и, придерживая за плечи, с энтузиазмом, восторженно говорит, что возможно уже совсем скоро мы сможем позволить себе эти хоромы, а чуть позже здесь будут радостно шуметь дети. И мы состаримся вместе.
Кто бы знал, как бы я хотела жить в этих хоромах, но не сложилось. Горло пережимает от боли и ужаса. Поворачиваюсь к водителю и тихо, почти умоляюще произношу:
- Дайте мне свой мобильный. Всего на минутку. Пожалуйста...
У меня - полная свобода передвижений, но печать на губах. У него есть приказ отвечать на подобные просьбы решительным отказом, но он впервые видит слёзы в моих глазах, которые я мужественно, но с большим трудом сдерживаю, и протягивает трубку. Я тотчас набираю номер по памяти и подношу машинку к уху.
- Алло? - слабый, недоверчивый голос на том конце провода.
- Мама! - получается как-то хрипло и тяжело, и я кашляю, - Мамочка!
Где-то там, далеко, суета, беспокойство под руку с счастьем. Я не слышала мать много лет, не давала о себе знать. Не могла.
Она много и оживлённо говорит, пока я про себя отмечаю, насколько она состарилась. А в голове вертится только одна фраза, готовая вот-вот сорваться с языка.
- Мама... - снова говорю я и чувствую, как дрожат губы, поджимаю их, закрываю глаза.
Забери меня отсюда... Умоляю, забери меня отсюда, как угодно...
- Что? Что-то случилось? - допытывается она, пока я отмалчиваюсь, стараясь вернуть себе свой собственный тембр.
- У меня всё хорошо, - улыбаюсь и нажимаю на "сброс".
Возвращаю телефон хозяину и по его взгляду понимаю, что нам уже пора ехать "домой".
...теперь я знаю, что рассказать, если кто-нибудь спросит меня о том, что я думаю насчёт "долго и счастливо".

В последнее время, почитывая или слушая мысли дорогих и хоть сколько-нибудь важных для меня людей (а сколько-нибудь важных в моей жизни особенно много), мне только и хочется, что процитировать кота в сапогах:
- Теперь, мой друг, ты в полной ж...
И как-то стыдно становится за то, что у тебя тоже есть проблемы. И то, что они никого не волнуют - это в порядке вещей. Семечки ведь. И сарказма здесь - ноль. Что по-настоящему обидно, так это то, что либо я окончательно разучилась поддерживать, либо моя поддержка никому не требуется. Мне было лучше в состоянии человека-унитаза, куда люди сливали всё дерьмо, и им становилось легче. Унитазы, конечно, вряд ли могут радоваться такому, но стоит помнить: я не из фаянса. Просто сливание дерьма - тоже коммуникация, всё лучше, чем отсутствие коммуникации как таковой.
"Никто меня не любит", кадр один, дубль два. Поскорее бы окончательно доснять эту поганую картину. Пора уже засунуть эгоизм куда подальше, чтобы вякал, но слышно не было. А то словно китайская пытка.
Мне каждый день снятся сны, но я не могу вспомнить ни один из них, только куски жалкой бытовухи. Всё оттого, что просыпаюсь по будильнику. До чего мерзкое изобретение...
Забавно, когда возвращаешься в комнату после ужина и ощущаешь, что там остался запах молодой женщины, который невозможно было уловить, пока она сидела рядом. И начинаешь гадать, что же именно источало этот запах: флёр шампуня, остатки духов, наполняешься ощущением присутствия, и даже как-то проветривать жалко. Может, ради этого стоит смириться с тем, что каждый вечер ты еле мёртвая, чуть живая, или по какой-то иной причине.
Скорее, по иной, но назвать её слишком трудно. Должно быть, без скандалов со мной все идиоты этого мира погибнут? Сталин же был неправ, и люди незаменимы.
О! Люди незаменимы... незаменимы... люди.