Вчера, естественно, ближе к ночи, накрыло мыслями на мою "излюбленную" тему. В моём окружении и моей семье никто никогда не умирал. Никто. Никогда. Я понятия не имею, что значит "терять". Вопрос закономерный. Что я буду делать? Подключив своё живое воображение, я почти заставила себя расплакаться. Люблю свои загоны
И лампа не горит, И врут календари. И если ты давно хотела что-то мне сказать, То говори.
Каждый раз по телу мурашки, и необъяснимая дрожь разбирает от первых аккордов. Это всегда было вне времени. Если я когда-нибудь разлюблю "Романс", значит, моя душа умерла раньше тела.
На площади полки. Темно в конце строки. И в телефонной трубке эти много лет спустя Одни гудки. И чёрный кабинет, И ждёт в стволе патрон Так тихо, что я слышу, как идёт на глубине Вагон метро.
Весь день идёт дождь, и всё бы ничего, если бы не солнце, которое наверняка придёт уже завтра и, подняв в воздух всё до капли, вновь заставит меня задыхаться. К вентилятору постепенно привыкаешь, и он перестаёт спасать, мой удел — увеличивать мощность. Купила мороженое, была счастлива, как ребёнок, ровно до тех пор, пока не попробовала. Всё ж таки, эксперименты с новыми вкусами — не всегда здорово. Вообще, потащила мать в магазин со словами "безобразие, в доме совсем нечего жрать!" Когда пришли и меня спросили, чего же эдакого я изволила б пожрать, я крепко задумалась, затем стыдливо опустила взгляд в пол и от безысходности поплелась к прилавку с йогуртами. Это клиника, честное слово. До Норёку 3 недели, а я так и не начала готовиться. Всегда было интересно: научусь ли я делать хоть что-нибудь заранее, без нервов и паники? А ещё в последнее время ловлю себя на мысли, что полтора года, которые я занималась японским, были одними из самых счастливых в моей жизни (несмотря на то, что я каждый раз поначалу плохо "раскочегаривалась" из-за чувства вины по поводу не до конца выполненного домашнего задания). Но...было ли дело непосредственно в языке? Не люблю признаваться в своих слабостях. В глубине души я супер-женщина без единого изъяна или пагубной страстишки. А тем временем в реальности я пребываю в тотальном ужасе перед предстоящим в субботу походом к стоматологу. Я не была у этого неприятного врача лет с 13. Год назад на профосмотре мне заявили, что у меня во рту страшная беда, и за неё нужно скорее браться... Пару дней назад я нашла в себе мужество записаться на приём: зубы временами не просто побаливают, как это часто со мной бывает, а побаливают пугающе. Сейчас больше воздуха необходим человек, который меня будет "за руку держать". Может, всё-таки наркоз? Мне уже не кажется — я точно знаю, что с возрастом я начинаю любить своё лицо всё больше. То ли это избавление от пары комплексов, то ли результаты не бог весть какого труда, в любом случае, не думаю, что это продлится дольше, чем до 25 лет. А глаза у меня всё-таки зелёные. Не такие, как хотелось бы, но спасибо и на этом. Глаза зелёные, мысли спутанные...
А ещё я очень люблю эту песню, в ней есть своё необъяснимое очарование. Одна из тех немногих, в которых я уловила смысл из музыки, интуитивно, чем обычно не могу похвастать относительно японских песен. Она оттого меня лечит, в любой ситуации. Как ни силилась разобрать напеваемые слоги, не имеющие специального назначения, не могу выдать ничего внятного. Мне слышится "tsu-tsu-tsu-ra-tsu-ra-tsu-rai", но с этим бедным произношением нет никаких гарантий. Вестимо, это моё личное заклинание. Главное, что работает.
Я думала, что такого момента не наступит никогда, но чаша моего терпения, похоже, переполнилась. "Никогда" пришло куда раньше, чем можно было ожидать. Раньше мне казалось, что самоубийство на почве той или иной дискриминации — удел слабаков, но сейчас, когда мои нервы и так изрядно подпорчены, а по ним параллельно лупят с подлейшей стороны и совершенно омерзительным образом... Могу ли я их судить? В любом случае не имею права. Сейчас я как никогда понимаю, как это обидно, стыдно, больно и, чёрт возьми, страшно. Правда. Мне тихой сапой становится страшно. Жить здесь.
Что мне дала школа? Осознание того, что быть добрее к окружающим нельзя, что бы там ни советовали "отцы-настоятели". Раскиснешь — тебя и сожрут. Полное представление о 90% нашей молодёжи, повально курящей, потому что это круто, пьющей, потому что это весело, и употребляющей наркотики, потому что только это может помочь расслабиться, упорно не предохраняющейся "по незнанию". Я этой самой молодёжи обязана своим первым пивом на лавочке у подъезда и единственной сигаретой в 14 лет. Причём, знаете, затянулась один раз — не понравилось, кашель чуть ли не до рвоты — крепкая дрянь попалась, так я затянулась второй: ну, не может же быть так, чтобы все этим занимались, если это так мерзко. Пытливый ум... Дружба, кстати, строится на совместных попойках, если не шляешься вечерами по чужим помойкам — это значит "не брат ты мне". Нет, уважать тебя всё равно будут, а вот подпускать близко — вряд ли. Что касается большого и светлого чувства, у меня, например, первый поцелуй с мальчиком случился в прозаичных декорациях: накуренной деревенской сараюшке и пьяном угаре. Ощущения, и вправду, незабываемые. Захочешь — не забудешь. Появление в жизни запретительных критериев. Раз уж ты похожа на бочонок и можешь выучить много сложных слов — изволь играть училку из утренника в утренник. Раз уж нет денег на взятки — мети дворы, печатайся в низкосортной районной газетёнке, подыхай в многолетней очереди на операцию. Раз уж тебя, толкового инженера, уволили с должности начальника производственного отдела из-за личной неприязни, а тебе при этом 60 — изволь охранять булки в магазине за пару тысяч в месяц. Раз уж тебе вылечили рак лучевой терапией — какая, к чёрту, инвалидность, вот если бы что-нибудь отняли, тогда ещё можно было залупаться. И если свою "училку" я как-то пережила, то за деда и впрямь обидно. Твои убеждения, предпочтения, внешность, поведение — не формат? Тебе кранты. Двери как-то сами собой захлопываются, и пройти через них можно, только пробив ногой. А если железные?.. Понимание того, что в стране много кто сидит не на своём месте. По администрации моей НОУ СОШ давным-давно плачет тюрьма, а если и не она, то сточная канава — определённо. Однако же рыльце в пушку, а задница в тепле. Ненависть к непрофессионализму. Как правило, в мою шарагу преподавателей набирали по остаточному принципу: брали, собственно, тех, кого никуда больше не взяли, которые были согласны на нищенскую зарплату. Так что мой приличный аттестат — следствие того, что проще уж было влепить мне "отлично", чем спорить по тем вопросам, в которых я почему-то кумекаю больше, чем сам учитель. Но при этом — пререкаться — боже упаси! Субординация! Забитую напрочь тягу не столько к самоличному получению новых знаний, сколько к образованию. "Образование", слово-то какое жуткое... Умение разбираться в людях. Впустую потраченные нервы. Флегматичность. Смирение. Цинизм. Если это и вправду были лучшие годы, то не лучше ли сразу шагнуть в окно? Грусть меня разобрала какая-то не светлая. И "спасибо" как-то не просится.
Больше года прошло с тех пор, как мне снился сон, похожий на кошмар в общем понимании. Я уже давно не просыпалась в холодном поту от того, что меня догнали и с сомнительной виртуозностью вынули душу из тела. Теперь мои кошмары умело вписаны в реальность обстановки. Я спокойно открываю глаза, медленно вдыхаю, стараясь осмыслить - шести литров лёгких на это хватает. Выдыхаю уже в подушку, думая, как меня угораздило так загнаться в этот раз. Какой-то праздник семейный готовили, для меня такие события всегда нарисовываются внезапно. Послали за газировкой, без которой компания, состоящая из диабетиков на добрую половину, по моему мнению, явно могла обойтись, но толку - спорить? Предторжественная стряпня, сопряжённая с непременным перелаиванием трудящихся, меня всегда угнетала. Пока шла (а ближайший магазин неожиданно оказался на другом конце района), поймала себя на мысли, что невообразимо тянет домой. И продавщица, как назло, не выпуская из руки горлышко стеклянной тары с ядовито-оранжевой жидкостью, болтала про то, что сейчас запускают на производстве, и отчего это хорошо или плохо - не помню. Помню, что еле вырвала бутылку спустя полчаса. А на улице мне позвонили - кажется, тётка - и сказали, что мать упала, поскользнувшись на кухонной плитке, и её увезли на "скорой". В красках, предварительно сгустив дочерна, рассказали мне про пару переломов и, естественно, поохали в трубку. Далее - суть уже не в происходящем. Решить для себя не могу, о чём же был сон: об эгоизме или о любви? Я, бредя до дома и стукая злосчастную бутылку о все углы, вдруг расплакалась, как ребёнок, размазывая по лицу слёзы, едва борясь с желанием лечь и свернуться в клубок. Мне было обидно за судьбу и чертовски страшно не совсем по детской причине: как так получилось, что она оказалась в недосягаемости, когда у меня такой период в жизни: конец всего, и расставания, и неуверенность в своих силах, и неопределённость в будущем? Я, может быть, и смогу сама побороться, да только не знаю, как и зачем. С другой стороны, в тот же день ехала через весь город, не зная дороги, и с охранником дралась из-за пропуска, и шесть часов, до темноты - среди ноющих бабулек, в едком запахе лекарств, с жуткими болями - в ожидании. Чтобы лично убедиться, что краски действительно сгустили, решить, что дальше. Не потому, что хотелось, и не потому, что так было надо. Просто - "так". А жутко хоть так, хоть эдак.
Спустя две недели безделья по японскому осознала, что, твою ж мать, в июле Норёку сикэн. Как я вообще позволила себя уговорить на эту авантюру прямо перед вступительными? Ну, и тут такой удобный момент для цитирования Мейко Каджи: baka na, baka na, baka na onna*... А "urami bushi" уже не к месту.
Моя эмоциональность в последние дни сравнима с эмоциональностью клубня картофеля. Пускай и весёлого клубня картофеля. Большой плюс по крайней мере в том, что на нервы в последний раз пробивало в понедельник, и то - по собственной глупости. Поймала себя на том, что скептически начинаю относиться к предстоящему. Сегодня, провожая преподавательницу по языку, получила наставление: - You shoud be optimistic to pass your exams! На что только по-доброму усмехнулась и, скосив глаза в сторону, ответила: - I'm still not desperate, but I'm close to... Я уже не трясусь, видать, валерьянка в организме скопилась, даже не волнуюсь за результаты. Нет, конечно, если они будут ниже требуемых, сопли \ слюни \ слезы \ унижение \ окончательная смерть самолюбия (нужное подчеркнуть) обеспечены, но сейчас хочется, чтобы только это всё поскорее закончилось. Исход не имеет большого значения. Мне по жизни проблематично заставить себя шевельнуть пальцем, а тут обнаглела вконец: даже попытки заставлять не предпринимаются. После недавних хождений по мукам, скитаний по японским фондам и обувным магазинам хочется проторчать все выходные дома, в уютных тапках, неторопливо стряпая какие-то плюшки. Может, даже выводя иероглифы, хотя, хм...
Да у меня же мама — педагог, да у меня же папа — ...педагог. Какой я, нафиг, танкист? Порой я удивляюсь, как в этой семье выросло то, что выросло. Не знаю даже, что правильнее: гордиться или удивляться?
Я никогда не была их поклонницей, но обязана признать, что только голос Кё способен резко пронзить меня вдоль всей позвоночной оси и разлиться по телу, натягивая каждый нерв до боли, до задержки дыхания. И если это не признание в любви, то поклон. Нижайший из всех имеющихся.
Я не замечаю очень многих вещей. Не хочу замечать, пусть даже неосознанно. Может, в сложившейся ситуации виновато осознание долгожданной передышки, может, первоклассно законсервированный январь за окном, новое успокоительное средство — неважно. Впервые за долгое время я, проведя трое суток во вдумчивой статике, поняла, что если мне не уютно, то точно спокойно. Когда любишь свой дом, оставаться с ним наедине — особое удовольствие. Оттого я никогда не спешу впускать в комнату дневной свет, звуки музыки и просто внешнего мира. Пребывание в едином целом с обстановкой первые часы после пробуждения не означает становления предметом мебели. Становления частью механизма — это точнее. Я наслаждаюсь каждой минутой до той, в которую механизм придёт в движение. Кажется, именно этого мне так не хватает в последнее время. И утопать в безынициативном романе с собственной квартирой сейчас — отнюдь не грех.
Горят мои фотографии, Умирают слова и неточности. Это наша с тобой биография, Наше безмятежное прошлое
Смысловые галлюцинации.
Так ли я нуждаюсь в ответной любви, как часто думаю об этом? В последнее время мне кажется, если это, конечно, не утешение, что пустота и есть целостность. Мне поистине важно только, чтобы всё, что составляет мою целостность, не отваливалось почём зря. Было живо в любой форме, хотя бы в памяти, не походило на инородное. Но, к сожалению, всё, что я могу сделать, чтобы не рассыпаться — это обхватить себя обеими руками. Внутри звенит от мороза, а нервы уже разладились совсем по-апрельски. Звенит, звенит, а я держу крепко. Лишь бы не стиснуть так, что вся моя пустота пойдёт трещинами.
Мать подарила книгу, о которой я мечтала очень давно и которую нигде не могла найти. Я уже читала её однажды, но была вынуждена отдать, а после с горестью обнаружила, что японскую поэзию серебряного века не публикуют в Интернете. А мне Симадзаки в душу запал — клещами не вытащишь.
Осенняя песня
Осень пришла. На цветах и на листьях роса. Ветер звенит чуткими струнами кото. Соком хмельным напоила нас щедро лоза, Мёдом душистым наполнены доверху соты.
Осень пришла, И опять на поблекшей траве Каплями иней вечерний мерцает. Пусть же скорей в кубок скорби моей Осень веселья вино наливает!
Осень пришла. На деревьях багряный венец. Кто же ещё не подвластен осеннему хмелю? Пусть молчалив и печален будет мудрец — Я буду петь под звуки твоей свирели.
В 2011, на следующий день после того, как Хонсю тряхнуло и умыло, я сидела напротив телевизора, вещавшего последние новости, схватившись за голову обеими руками. Интенсивность моего страха ни коим образом не зависела от расстояния до эпицентра событий, на котором я находилась. Даже такой выверенный до мелочей народ, как японский, наступает на давно известные грабли, а грабли, между тем, с железным черенком и клеймом "made in USSR". У нас грохнуло на ЧАЭС, у них — на Фукусиме-1. Пусть даже я родилась спустя почти 10 лет после аварии в Припяти, на мою шкуру тоже хватило фонящей пыли. На моих глазах болели и загибались от своих диагнозов те, кому ещё не успело исполниться и двадцати. Моей тётке несколько раз собирались отхватить ногу, которую раз за разом разносило до невероятных размеров, сжирало все попадавшиеся на пути ткани опухолью, усмирённой лишь после того, как кости заменили металлическими штифтами. А в средней школе я оказалась в одном коллективе с дочерью ликвидатора. Узнала, что радиация наносит уродства не только физические, но и душевные, пускай и обусловленные физиологией. Стало не по себе. Затем задушило ужасом, и отпускать стало лишь постепенно, да только рецидивы нападали по случаю. И вот, сегодня диктор сообщает мне с экрана, что с трухлявого саркофага над четвёртым энергоблоком летит обшивка. Всё, как обычно, прекрасно: до нас с Киевской области не додует, не донесёт. Над возведением новой "заслонки" уже несколько лет трудится n-ное количество бригад, в том числе иностранных. Мне, как и любой россиянке, безоговорочно верящей в светлое будущее, неожиданно захотелось процитировать своего президента: "Молодцы. Хорошо работаете".
Последние два дня солнце светит иначе. Снег часто тает — весна чувствуется нечасто. Пускай эта весна омрачена, как ни одна другая, я всё равно жду её, раскинув в стороны руки. Потому что хочется гулять, а мне говорят, что Волга впадает в Каспийское море. А я говорю... то самое, и говорю постоянно. Время идёт, страхи и желания остаются. Меняются обстоятельства. Ещё пару лет назад мне казалось, что я никогда не научусь передвигаться по льду без постоянных падений и непременных травм, но последние два с половиной месяца доказывают обратное. Этот пример как нельзя кстати, пускай мне не очень хотелось делать подобных заявлений: периодически верю в сглаз с тех пор, как сломала ногу в одиннадцать лет. Дело было летом и даже не на улице. За полчаса до того, как всё произошло, мне сказали: "не поскользнись". А не так давно я решила прививать себе любовь к чтению насильственными методами. Выбор пал на Солженицына. Знаете, как книжка называется? "Раковый корпус". Прочесть успела чуть больше половины. До сих пор кажется, будто я никогда не смогу сесть за руль из-за плохой координации движений: наверняка буду путать газ с тормозом и парковаться по звуку. Хотя прекрасно понимаю: жизнь заставит — закручу баранку только так. Может, я и темноты когда-нибудь перестану бояться? Существование то и дело подводит к граням, которые, чтоб не упасть, приходится переступать. И в этой ситуации быть ведомой и плыть по течению как-то не стыдно. Сталкиваюсь поздно, пробую жадно, завязываю быстро. Или развязываю насовсем, куда как реже. Такой расклад устраивает меня хотя бы потому, что отличается от всех других, наблюдаемых в преступной близости.
Хочется надеяться, что за этот месяц мы пережили всё худшее, что должны были. По крайней мере, для меня, как для человека, любящего обманываться, но не умеющего обнадёживаться, это так. Когда приходят результаты биопсии, обманываться не получается при всём желании. Мне почему-то всегда малодушно думалось, что если рак и коснётся моей семьи, то жертвой паду я со своей предрасположенностью к новообразованиям и канцерофобией на фоне общей ипохондрии: мысли, они же материальны. Малодушие не оправдалось. К сожалению, до меня только сейчас потихоньку доходит, что онкология — это не божье провидение, а стечение обстоятельств, невыясненных или выясненных отчасти. Вчера мои знакомые за несколько часов, проведённых в тесной кухне, на троих выкурили около сорока сигарет, может, больше: я могла судить только по пепельнице, с горкой наполненной окурками. Быть может, мне подсказывали ночная тошнота, мучительная боль в горле и кислый привкус во рту. Наутро, по возвращении домой, я полоскала одежду, обливалась мылом и драила зубы до кровянистых подтёков на раковине, лишь бы только избавиться от этого запаха, повсюду преследовавшего меня, и теперь куда более отвратительного. Мне так хотелось рассказать им свою интерпретацию притчи про то, что вечность не срок. Мой дед курил с семнадцати до шестидесяти, прежде чем его гортань сдалась и выдала маленькое уплотнение справа. То самое, из-за которого он уже несколько месяцев не может нормально произнести хоть слово. Он то расстроен и безучастен, то сам глумится над тем, что стал чихать, как кошка. Постоянно одно — пачка "Парламента" в кармане его телогрейки. Единственная и любимая спутница, готовая под руку, не отпуская ни на миг, проводить до гробовой доски. Не рассказала потому, что вечер был и без того плох, и моё злорадство окончательно разгромило бы его в пух и прах, или не было бы никому нужно. Может, и потому, что я на отправной точке с холодком заявила: "будем лечиться". Не оттого, что обнадёживаюсь. Заставляю себя не верить, чтобы не задохнуться в унынии, как в дыму.